• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Юхневич Наталья. «Не родилось племя, которому умирать не больно»: рецензия на спектакль «К.И. из «Преступления»

«…и там за гробом мы скажем, что мы страдали,

что мы плакали, что нам было горько,

и бог сжалится над нами»

А. П. Чехов, «Дядя Ваня»

 

Работа Камы Гинкаса, созданная им в середине девяностых, основана на небольшом отрывке «Преступления и наказания», где описывается безумие и смерть Катерины Ивановны. Чаще всего страдания этой героини теряются на фоне мучений Сони, Родиона или Дуни, а в этом спектакле их оказывается настолько много, что переложение фрагмента романа вызывает не меньшее волнение, чем все произведение целиком.

Никого, кроме Катерины Ивановны и ее во всех смыслах забитых детей
не появится. Несчастная и с самого начала безумная женщина в исполнении
Оксаны Мысиной полтора часа произносит монолог, занимающий в книге пару страниц. Сначала действие разворачивается будто среди гостей, ожидающих начало поминок
по Мармеладову, потом на самих поминках и снова на улице. Зрители ищут того, кто же воссоздаст бессловесную массу зевак, наблюдающих за мученической кончиной, и вдруг понимают, что, подобно смотрящим на скульптуру «Христос перед судом народа» Антокольского, эту роль придется сыграть им самим. А так ли уж отличаются те,
кто в первом веке смотрел на Христа от разглядывающих Катерину Ивановну в XIX или XXI веках?

Героиня постоянно взаимодействует со зрителями, то обсуждая с ними что-то, то прося милостыню, то признавая в них знакомых, то думая, что ее не понимают настолько сильно, что фразу надо сказать по-английски. Интересно смотреть на зрительскую реакцию и степень готовности включиться в действие. Запись спектакля сделана
в 2003 году, и, мне кажется, с тех пор зритель поменялся, и сегодня, он, будучи огромной частью постановки, делал бы ее другой. Сначала люди смеются над героиней, которая несколько раз пытается начать спектакль и все убегает, хлопая дверью, потом наблюдают за теми, с кем она садится рядом, не понимают, что от них требуется. В какой-то момент решают, что пришло время перейти в соседний зал, но их возвращают и рассаживают
по местам. Все становится похоже на то, будто актриса – аниматор в ПНД, из которого сама недавно вышла, а теперь предлагает бывшим соседям по палате присоединиться к странной игре. Подобно зрителям перформансов, тут люди сами могут определить, на какие формы участия они готовы и попытаться догадаться, чего от них ждут. Но ко второй половине действия смех от смущения из-за чрезмерной близости сумасшедшей женщины сам собой сходит на нет, и спектакль продолжается в звенящей тишине.

Катерина Ивановна то кричит, то насилует скрипку, то говорит шепотом.
Она в своем бреду вспоминает прошлое, как в самом романе делая акцент на «высокое» происхождение, фантазирует, как может исправить свое положение. Она ругает Мармеладова, но вместе с тем хочет верить, что погиб он на службе. На своих детей она кричит, в своем безумии учит их побираться, но в то же время иногда переходит
к спокойному разговору с ними. Они же тихи и безропотны, как тесто в ее руках. Ключевая сцена, когда Катерина Ивановна заставляет их петь и плясать на улице, довольно точно воспроизводит первоисточник, но действует еще сильнее из-за звуков. Расстроенную скрипку и крики слушать долго очень тяжело, но через это мы сами доходим до нужного градуса безумия. Звуковое оформление спектакля максимально дисгармонично и насыщено непредсказуемыми перепадами громкости.

Световая и цветовая наполненность минимальны, костюм героини говорит о ее бедности
и асоциальности, одежда на детях подчеркнуто никакая – просто темные мешковатые вещи, которые даже не описать, настолько в них нечему запомниться. Свет сначала очень ярок, ведь должен захватить всех зрителей, потом же он становится холодным и образует причудливые тени на белых безмолвных стенах. Это оформление служит ступенями
к финалу, где уродливые крики сменяет орган, а мучительно яркий свет наконец гаснет
с приходом времени, когда и самой Катерине Ивановне надо закрывать глаза.

В спектакле не показана ее чахотка – это слово есть, но нет кашля или кровотечения, убивает героиню безумие и огромная усталость от жизненных трудностей, которым нет конца. В романе Лебезятников говорит, что от чахотки вскакивают в мозгу бугорки, и, кажется, идущие по кругу мысли прыгают по этим ухабам, останавливаясь только со смертью. Мне в глаза сразу бросились выступающие ребра актрисы, картонка
на шее и дурацкий гребень с панамкой, и я долго не понимала, на что же он похож, пока не вспомнила образ юродивого с «Боярыни Морозовой» Сурикова.

 



Безумие этих людей нельзя мерить нашей меркой, как нельзя и испытать глубину их страданий, понять их отношения с небесами. Катерина Ивановна не знает, простит ли ее Бог, но уверена, что ее муки ему известны. Она готова лезть на небо сама.

В финале есть сам Господь и белая лестница.

И как же хочется, чтобы был светлый рай.

НИУ ВШЭ, майнор «Театр с нуля для 2-го курса. Преп. Елена Леенсон


 

Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.