Юрий Черниченко о спектакле «Живой»

Московские новости. — 1989. — 5-11 марта. — С. 11.

Первый правозащитник

Почему Федор Кузькин, будучи запрещен и в 1968-м и в 1975-м [1], вроде увиденный в то время считанными сотнями зрителей, друзей Таганки, уже и в пору застоя стал социальным явлением, сменил мерки-критерии? 
Потому что  «Живой» — первый правозащитник из колхозников. Этот шедевр постановщика Любимова, писателя Можаева [2], актера Золотухина [3] заполнил вроде пустовавшее место в череде народных характеров. Незлобивый Иван Африканович Белова [4], страдающие крестьянки Распутина [5], мыслящие селяне Друцэ и Айтматова [6] — и вдруг воитель, разящий боец! Рыцарь без страха и упрека, рыцарь с сохой и косою, нищий, неподкупный и гордый… 
В таких случаях дергают за рукав и шепчут: «Опомнись, что ты несешь?» Этот искалеченный войной и жизнью сельский люмпен [7], спасающий от голода кучу оборванных своих детей, — рыцарь? Этот балагур-доходяга, насмешник и плут, все силы ума бросивший на удержание то огорода, то права покупать хлеб в сельской лавке, — идейный борец? Этот сутяга, перенявший у смертных врагов своих, у «нечистой силы» весь арсенал демагогии [8], словесного блуда, — правозащитник? 
Именно так, уважаемые. Рискнем на большее: у Федора Кузькина есть основания представлять русских в не меньшей степени, чем у Кола Брюньона [9] — французов, а у бравого солдата Швейка [10] — чехов. Да, он крепостной сталинской коллективизации. Такова судьба. Но — «судьба мне точку, а я ей — запятую, запятую…» [11] Ни один атом души его не порабощен, и власть над собой местного и районного начальства — всех этих Гузенковых, Мотяковых, Пашек Воронихиных [12] он не признает ни секунды. Да, он отбивается вроде только от голода, и идеалы его («счастье») и вымолвлены-то быть путем не могут, но не лгите, будто цель его — одна сытость! На тех условиях, какие ему предлагают Мотяковы, сытость ему гадка и презренна! «Манна небесная» от благодетелей, все эти харчи и одежки от ангелов аппарата, отдающих частницу похищенного и ждущих слез благодарности, понимаются Живым ясно и точно: враг отступает и хитрит, стань хитрее его! Его, Кузькина, «святой дух» — сноровка, цепкость и фантастический, сказочный адвокатский талант. Он спорщик. Его сила в слове! 
Искаженные «нечистой силой», вывернутые наизнанку слова и понятия Живым выворачиваются еще раз — и обретают изначальную прямоту и правдивость. Он, соглашайтесь или нет, воюет прежде и превыше всего за право свободно дышать и ходить по родной земле, он человек своего угла России, и уж тот ни-ког-да не оставляет его, трудягу, заботника [13], без ласки и помощи. Его луга, его дедов наследственный огород, его река-кормилица, весь песенный зеленый кислород, пронизавший поля и березняки села Прудки, есть в сумме кровная помощница Природа, состоящая с ним в верном союзе против «нечистой силы» насилия и рабства. Брось Кузькина одного в поле, в пойму, в пашню — он выживет, поднимет детей и, забогатев, еще и счастлив будет. 
«Живой» — крестьянин, самый «нижний» в социальной иерархии, потому так и труден его бунт. В опорных слоях гигантской пирамиды даже шевеление, крохотная подвижка на многие порядки тяжелее, чем если ты выше, потому распрямление Федора Кузькина — подвиг богатыря духовного. 
Он занят не продовольственной проблемой, его как-то не тревожит больше или меньше сена-картошки получит и сдаст абсолютный хозяин колхоза Гузенков — к вящей крепости административной соковыжималки. Все плюсы-минусы, все доходы-расходы колхозной системы, все натуральные выдачи (даже!) для него, Кузькина, стоят после и ниже таких понятий, как паспорт («вольная» бумага на свободную жизнь!), как право работать и зарабатывать по условию и своему согласию. 
«Мертвые сраму не имут» [14] — древний воинский закон имеет и тот житейский оборот, что тот, кто мертв, мертв духом, лишен чувства стыда. И Кузькину ли не знать, что в нравственности Мотяковых и Гузенковых срам, угрызения совести, покаяние абсолютно и начисто отсутствуют! Круговая порука и корысть, внутренний лексикон, как внутренний телефон, весь круговорот времен и вещества в природе как способ укрепить власть-тайну-авторитет — какой уж тут срам, где ему место? А Кузькин умен, никто не возразит. 
Почему же тогда вся затяжная, позиционная, многооружная война Кузькина за свое достоинство сводится все-таки к устыжению врага, к возвращению «нечистой силе» человеческого срама, почему он всю жизнь тянет своих врагов на суд — и перед некоей третьей, объективной стороной добивается посрамления, устыжения «нечистой силы»? Ведь, если честно, этой объективной стороны пока и нет как силы, как «мнения народного» [15] (А. Пушкин), на какое можно было бы опереться. 
Сознание своей правоты. Ощущение себя изначальным хозяином этой земли, этой природы, этой страны. Бесстрашие и вера в победу — при всех воинских хитростях, какие и в смысле достоинства стоят подчас немало. Таков россиянин Кузькин. И между его художественной историей и истинно грузинским «Покаянием» [16], начавшим новый день советского искусства, несомненна глубокая связь. 
Спектакль красив. Дерзкая зрительная метафора, когда все сельцо Прудки умещено вместе с церковью на дюжине жердей… Это подвижное, зыбкое, говорящее режиссерское диво пробыло в ссылке почти двадцать два года — тяжкая потеря для национальной художественной мысли! Теперь же возникла «роща» музыкальная — частушек, песен разного времени, и зеленый ее шум не умолкает весь спектакль. Мне сдается, «Живой» стал безупречней по ритму и веселее, смешнее, чем два десятилетия назад, хотя основной актерский состав сохранился (любимовская жизненная школа!). Актерских удач не перечислить, но я по степени зрительского наслаждения расставил бы роли-работы в следующем порядке: Валерий Золотухин (Кузькин), Расми Джабраилов (дед Филат и ангел), Виталий Шаповалов (Гузенков), Екатерина Граббе (Варвара Цыплакова), Иван Бортник (Спиряк и Васька), Феликс Антипов (Мотяков) [17]. И художник Давид Боровский [18]. И композитор Эдисон Денисов [19]. 
И режиссер, который не сможет быть более русским человеком (по особой культуре разящего смеха, по непередаваемо горькому жизнелюбию, по состраданию к ближнему), чем это достигнуто в «Живом».  

Примечания:

[1] До 1989 года были две попытки поставить спектакль «Живой»: в 1968 и 1975 годах. Оба раза спектакль был запрещен. 
[2] Борис Андреевич Можаев (1923 – 1996) – писатель. В 1964-65-х гг. написал повесть «Из жизни Федора Кузькина» («Живой»). 
[3] Валерий Сергеевич Золотухин (1941 – 2013) – актер; один из ведущих актеров Театра на Таганке. С 2011 – 2013 гг. – художественный руководитель Театра на Таганке. 
[4] Иван Африканович – главный герой повести «Привычное дело» (1966) Василия Белова. 
[5] В творчестве В. Г. Распутина образ крестьянки занимает одно из центральных мест. 
[6] Ион Пантелеевич Друцэ (1928) – советский и молдавский писатель. Автор романов, пьес и рассказов. 
Чингиз Торекулович Айтматов (1928 – 2008) – советский и киргизский писатель. Писал как на русском, так и на киргизском языках. 
[7] Люмпен — это лицо, не имеющее никакой собственности и живущее случайными заработками или пользующееся государственными социальными пособиями в различных формах. 
Деклассированные элементы в советской и постсоветской социологии — члены общества, которые не принадлежат ни к какому  социальному классу. К ним относят безработных, заключённых, психически больных, нищих, бродяг, проституток и т. д. 
[8] Демагогия - потворство инстинктам и страстям малосознательных масс для достижения своих целей. 
[9] Кола Брюньон – главный герой одноименной повести французского писателя Ромена Роллана, написанную в 1918 г. 
[10] Йозеф Швейк – главный герой романа «Похождения бравого солдата Швейка» (1921 – 1923) чешского писателя Ярослава Гашека. 
[11] «Судьба мне точку, а я ей — запятую, запятую…» - из повести «Живой» Б. Можаева. 
[12] Гузенковы, Мотяковы, Пашки Воронихины – обыгрываются фамилии персонажей повести «Живой». 
[13] Заботник – хлопотун, кормилец. 
[14] «Мертвые сраму не имут» - считается, что это фраза из речи Святослава перед битвой при Аркадиополе в 970 году, ставшая устойчивым выражением. 
[15] «Мнение народное» - из трагедии «Борис Годунов» (1925) А. С. Пушкина. 
[16] Фильм «Покаяние» грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе, снятый в 1987 году и выигравший Гран-при на Каннском фестивале в том же году. 
[17] Актеры Театра на Таганке, участвующие в спектакле «Живой»: 
Расми Халидович Джабраилов (1932) 
Виталий Владимирович Шаповалов (1939 – 2017) 
Екатерина Николаевна Граббе (1954 – 1998) 
Иван Сергеевич Бортник (1939 – 2019) 
Феликс Николаевич Антипов (1942 – 2016) 
[18] Давид Львович Боровский (1934 – 2006) – театральный художник. В Театре на Таганке работал над более 20 спектаклями Ю. Любимова. 
[19] Эдисон Васильевич Денисов (1929 – 1996) – композитор. Работал над 7 спектаклями в Театре на Таганке.

Статья подготовлена к публикации Екатериной Сальниковой, студенткой образовательной программы «Филология» НИУ ВШЭ.