Зицер В. Если бы знать

Смена, Л., 1983, 16 января

Первое, что мы видим, входя в зал, — себя, вернее, свое отражение в зеркалах, которые расположены вдоль одной из стен зала. Это спектакль о нас, о тех людях, которые сидят сегодня в зале.

Спектакль начинается с того, что та самая стена, вдоль которой стоят зеркала, медленно ползет вниз. Нашему взору предстает Москва. Проезжают машины, проходят пешеходы… За стеной оркестр военной музыки играет марш.

И возникает мысль, что речь пойдет не о далеком XIX веке, а о Москве сегодняшней. Но вот стена поднимается. Начинается действие. На сцене мы видим три кровати. Дальняя от нас аккуратно застелена, белеет подушка. На второй — сбиты простыни, все перевернуто. Третью не назовешь даже кроватью. Это лишь две стенки. Именно так будет развиваться действие пьесы. Вроде все хорошо, все нормально, но постепенно внешняя оболочка сползает, и нам открывается истинная — пустая, разрушенная жизнь. На заднике — полустертые фрески. Лики святых. И иногда, в самые напряженные моменты спектакля, по ним стекают слезы.

Некоторые сцены Любимов выделяет особо. В эти моменты актеры играют на своеобразной авансцене, выходящей в зал справа от зрителей. Тогда действующие лица, показывая на зеркала, обращаются непосредственно к зрителям, к сегодняшней Москве. Другой вариант выделения каких-то ситуаций — в центре сцены — грубо сколоченный помост, перед ним два ряда стульев. На них сидят офицеры, герои, не занятые в данной спене. И когда на этих мостках происходит действие, эти своеобразные зрители время от времени поворачиваются и долго, упорно смотрят в зал, словно ждут от нас ответа на вопросы, волнующие героев пьесы.

Поражает какая-то нежилая пустота. Сцена вроде бы заполнена, но выглядит пустынной. Здесь расквартирован офицерский полк. Россия чеховского времени — казарма, утверждает театр. «Все казенное», — говорит Анфиса, получив казенную квартиру. Она рада этому, она счастлива. И вот эта старушка уже марширует вместе с офицерами.

Все подчинено казенному регламенту. Это выгодно для общения с людьми. Именно поэтому иногда все надевают одинаково веселые маски. Кому-то нужно, чтобы люди были веселы, одинаково веселы…

Обстановка на сцене военизированна. Действие спектакля происходит на глазах военных. Они непременные участники его. Действие развивается подспудно. Вот, к примеру, жизнь Андрея. Только что была свадьба, все вроде еше нормально, а старик Ферапонт уже заключил его в своеобразный загон из веревки. И потом, когда Андрей будет стоять рядом с коляской своего ребенка, Наташа, словно сетями, опутает их нитью. И выхода из этих сетей уже не будет.

Один из центральных моментов пьесы — дуэль Соленого с Тузенбахом. В спектакле она не случайна. То и дело возникают стычки между офицерами. И в этой обстановке дуэль просто неминуема. И после нее Соленый будет долго смывать кровь с рук…

Центральное действующее лицо в спектакле — Маша, роль которой исполняет Алла Демидова. Пожалуй, одна Маша делает еще попытки вырваться из этой окаменелой жизни, лишь она еще старается найти какой-то выход — будь то переезд в Москву или какие-то отношения с Вершининым — но выход. Она и сломлена последней.

В спектакле Любимова сделана своеобразная перекличка различных постановок «Трех сестер». Мы слышим голос Качалова, который исполнял роль Тузенбаха во МХАТе, голос Юрского (Тузенбах) и Поповой (Ирина) из постановки в БДТ. В тех спектаклях была надежда на будущее. Таганковскнй спектакль говорит: нет! Нельзя надеяться на будущее. Все вопросы надо решать только сейчас! И если, ничего не получилось сейчас, будущее не поможет. Именно потому последний монолог Ольга произносит пусто, без всякого энтузиазма: «Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

Текст подготовлен к публикации Екатериной Афониной, студенткой образовательной программы «Иностранные языки и межкультурная коммуникация» НИУ ВШЭ (Проект «Архив театра». Руководитель – Елена Леенсон)