Интервью Ю. П. Любимова Ю. Коваленко

«Известия» - Париж, 1994

Недавно Париж чествовал выдающегося русского режиссера Юрия Любимова и 30-летие Театра на Таганке. В театре «Рон Пуэн» актеры показывали отрывки из спектаклей, а Юрий Петрович поделился воспоминаниями. После торжеств ваш корреспондент беседовал с ним.

— Какие чувства вы испытывали на этом вечере?

— Противоречивые. Юбилей все-таки приятнее отмечать там, где театр родился, — на Таганской площади. Но именно в 30-й сезон его умудрились закрыть… Когда меня встречали в Москве, говорили: «Вы для нас — свободы глоток». Но об этом забыли. Президента же окружили таким кордоном, что к нему невозможно достучаться. Я понимаю, что у Ельцина много дел, что для него театр… Хотя Наполеон и в походе на Москву подписывал репертуар оперы…

— Подведем творческие итоги?

— Наш театр говорил с подмостков обо всем том, о чем говорили на кухнях. И это радовало людей — значит, мы на кухнях правы. Но всегда передних бьют, поэтому и били наш театр… А я вам ответить могу только стихами Пастернака: «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать… Другие по чужому следу твой путь пройдут за пядью пять… Не надо заводить архивов…» У меня их и нет, потому что я ездил по всему миру, уволенный из государства г-ном Черненко. Впоследствии я часто выпивал за него — он меня выгнал, и я посмотрел другие континенты, страны. Вдогонку мне неслись фразы: «Ну и пусть там умрет с протянутой рукой!»

— Некоторые критики считают, что Таганка уже сказала свое слово и принадлежит прошлому.

— Рано хоронят. В свое время даже объявили, что Пушкин устарел. Когда появился МХАТ, то про его актеров говорили, что это марионетки, которых дергает Станиславский.

— Вы считаете, что спектакль живет 20—30 лет?

— А я бы с другой точки посмотрел на театр. А почему в этом театре шли спектакли по 25—30 лет? Я возобновил «Бориса Годунова», которому 11 лет. И вот вы видели, как его замечательно принимают в Париже. Значит, не устарел. Мы объездили с ним Японию, Англию, побывали на всяких престижных фестивалях. Но ведь новая пресса не писала об этом. Чем отличается новая пресса от старой? Она не проверяет факты. Когда получают свободу люди, к ней не привыкшие, они обалдевают, становятся бестактными, а пресса — бульварной.

— Произошла ли эволюция Любимова-режиссера за три десятилетия?

— Меня все время на Западе спрашивают: «У нас вы по-другому работаете?». Нет, отвечаю, я везде работаю так же. И Трифонов, будь он жив, так же бы работал.

— Если не ошибаюсь, вы за последнее время поставили только «Доктора Живаго»?

— Это последняя премьера. Вы приводите довод, которым меня пытаются бить противники. В последние годы я поставил, кроме «Доктора Живаго», еще «Электру», которая шла в Москве. Но уже около года театр стоит мертвый, и никого это не волнует.

— Есть какой-то интерес на Западе к русскому театру?

— К театру вообще падение интереса. Народ больше ходит в оперу… У нас же мне никто не предложил ставить оперу. Только лет 20 назад Олег Виноградов предлагал мне ставить балет «Ярославна».

— А какие оперы вы поставили?

— Очень много, всех и не перечислить. Только в Ла Скале — четыре: «Бориса Годунова», «Хованщину», «Пиковую даму», «Дон Джованни». Всего же в разных странах поставил примерно столько же, сколько театральных пьес. Но в России — ни одной. Не предлагали. Насильно мил не будешь.

— Какие общественно-исторические эпохи наиболее благоприятны для расцвета театра — процветающая демократия или периоды кризиса?

— Искусством, как и погодой, нельзя руководить. Оно вспыхивает, как чирий, на самом неудобном месте. Иногда под прессингом. Серьезные люди должны все пережить, понять, пройдя цепь испытаний и страданий, а не «откликаться» — как нас в свое время заставляли. Я этого не делал и сейчас не буду.

— Не хотелось бы вам создать новый театр?

— Хороший театр рождается редко. И создавать второй раз — зачем? С меня хватит одного. Мне все предлагали в разных странах. В Италии, в Болонье, я даже пытался, но потом местные коммунисты — это было в красном районе — стали со мной разговаривать точно так же, как в Москве. И я покинул Италию, потому что был уже свободным человеком.

— Какую экономическую систему должен иметь театр?

— Должна быть контрактная система… Я бы мог создать театр с помощью меценатов. И МХАТ создавался как товарищество, но потом пришел Савва Морозов и сказал: «Константин Сергеевич, что вы унижаетесь? Что это товарищество с вами делает?» И разогнал его в минуту.

— Вы вспоминали Станиславского. Его система и сегодня жива — поскольку верна?

— Никакой системы нет и быть не может. Это был учитель, у него был свой метод работы, как у всякого мастера. Питер Брук не будет ничего делать ни по какой системе. Он знает, как работал Станиславский, его экспериментальную сторону, но это не учение, а этапы жизни большого мастера-реформатора.

— Утверждают, что нигде в мире нет таких театралов, как в России…

— Преувеличение. Очень театральные страны Польша, Англия. Поразительная страна по любви к театру Финляндия. На Западе выше дисциплина, тренинг, профессиональный уровень — вся культура работа. Наши же артисты жалуются: «Мы так много работаем, а нам так мало платят». Платят довольно скромно и на Западе, но работают там гораздо жестче и больше. Английский артист может работать по 8 часов, а перед премьерой по 9.

— Существует ли сейчас русская актерская школа?

— Есть традиции — наиболее яркие в балете, — но и те гибнут. Потому что вымирает племя великих танцоров и великих педагогов. Поэтому, встретив Панова в Бонне, где он работает в театре оперы и балета, я обрадовался, увидев у него и у его жены Галины Пановой петербургскую великую школу балета… Уехали очень многие. Не умеем ценить своих. Сказано же в «Борисе Годунове»: «Они любить умеют только мертвых». А уж Федор Михайлович сказал еще хлестче, назвав Россию «страной тщеславных нищих».

— Юрий Петрович, до того как стать режиссером, вы были актером. Хорошим?

— Можно посмотреть ленты и проверить, каким я был актером. Последняя работа — двухсерийная телелента, где я играл Мольера лет 15 назад. А вообще я прекратил играть постепенно — проявляя вежливость и доигрывая роли в Вахтанговском театре. С удовольствием работал с Эфросом. Но я снова пошел играть, потому что мои актеры меня стали упрекать, что гоню их к результату очень быстро и жестко: «Вы перестали быть актером и нас не понимаете». Чтобы залезть в их шкуру, я и начал снова сниматься — у Эфроса.

— Таганке — 30. Любимову 76. Что главного было в вашей жизни?

— Работа, только бесконечная работа. Поэзию труда выдумали бездельники. Все думаю, как бы отдохнуть…

Юрий Коваленко , ПАРИЖ.