«Создаю свой мир». Интервью Ю. П. Любимова Александру Славуцкому

Народный артист России Юрий Любимов и Театр на Таганке являются целой эпохой в нашем искусстве. Но при этом жизненный путь режиссера составляют не только победы и триумф, но и постоянные конфликты, противостояние с властью. Ведь Юрию Петровичу довелось испытать очень многое – лишение гражданства, потерю своего театра, предательство друзей и учеников…

В 1963 году со студентами 3-го курса Щукинского училища он поставил спектакль «Добрый человек из Сезуана» Бертольда Брехта, который затем станет первой постановкой любимовской Таганки, датой рождения которой можно считать 23 апреля 1964 года.

- Юрий Петрович, только что стартовал новый театральный сезон и, наверное, у вас немало замыслов и планов. Не приоткроете ли завесу тайны?

- Первой премьерой в этом сезоне в нашем театре была «обкатанная» в прошлом году постановка «Театрального романа» Булгакова. Следующая – спектакль-мистерия «Сократ – Оракул», приуроченный к 2400-й годовщине смерти философа, уже показанный нами в Афинах и Дельфах. Этот спектакль мне кажется сейчас актуальным, ведь на недавний ужас (я имею в виду события в Америке), помимо ответа внешнего, должен быть и внутренний ответ людей, которые осмысливают происходящее и как-то воздействуют на ход общественной мысли.

Наш «Сократ» - это мистерия, которая отличается от простого сценического действия тем, что призвана воздействовать на какие-то тонкие структуры души и мозга. Ведь наша цивилизация начиналась как раз с мистериальной культуры, а сейчас мы с вами присутствовали в тот момент, когда она, если не завершилась, то была близка к этому. Моменты такого схождения, они тоже не случайны.

По телевидению у нас постоянно крутят какие-то боевики, в которых все время стреляют, льют кровь, и наши люди, кажется, начинают к этому привыкать и даже смеяться, при виде того, как кого-то убивают. И вот совсем недавно мы увидели, как эта начинка всеобщего бездумья (не только нашего) выплескивается наружу. Пора кончать усыплять народ, наконец надо сделать так, чтобы он попытался осмыслить свое существование, свое прошлое. Сейчас очень необходим театр, который к этому призывает, и поэтому я думаю, что Таганка нужна и востребована, как и прежде.

Кроме того, в этом сезоне я собираюсь возобновить свою вольную театральную композицию по мотивам «Доктора Живаго» с музыкой Альфреда Шнитке и стихами Бориса Пастернака. И затем хочу приступить к постановке «Фауста» Гете в переводе Пастернака. Надеюсь, что премьера будет в этом сезоне, но когда точно, сказать вам еще не могу, потому что там более 300 страниц текста, требующего очень глубокой переработки.

- А как, на ваш взгляд, должны строиться отношения художника с властью?

- Желательно никак. Идеальный вариант, это когда власть и художник существуют сами по себе.

- Такое возможно!

- Конечно, возможно, почему нет? Правда, у нас в стране все время переходные периоды, поэтому ничего понять нельзя. Что касается лично меня, то, когда мне удается сделать что-то приличное на сцене, ощущаю, что живем не в такие уж плохие времена. Мы привыкли мыслить глобально – народами, эпохами. Я же люблю говорить от своего имени и все рассматривать с точки зрения себя. Для каждого из нас идут свои времена. А власть что? Пусть занимается тем, для чего она и существует, создает условия, чтобы ее подданные получали приличную зарплату, жили, как люди. Зачем про нее говорить, это же не женщина, которая может нравиться или нет, она делает свое дело, а мы должны делать свое.

- Как строятся отношения с актерами и режиссерами вашего театра? Вы за режиссерский театр?

- Я считаю, что это надуманная проблема. Ведь режиссер в театре – человек, который организует всю работу, осуществляет свой замысел, собирает команду артистов, дает задание художникам, композиторам. Театр представляет фигуру режиссера. Иначе не бывает. Если нет сильного режиссера, нечего создавать театр. И вообще это разные профессии – актерская и режиссерская. Так же, как, предположим, блестящий музыкант не стесняется сказать: я исполнитель и боготворю великих композиторов, которые дают мне возможность выразить себя. Но вот почему-то некоторые актеры этого не понимают, причем именно наши.

- Юрий Петрович, сейчас вы известны, главным образом, как режиссер. Но вы еще и актер, у вас 30 ролей на сцене Театра Вахтангова, 18 ролей в кино. Остается ли у вас время на актерство?

- Должность руководителя, как спрут, высасывает почти все время. И все-таки немного играю. Одна из последних актерских работ – роль Сталина в спектакле «Шарашка» по Солженицыну, которую мы поставили в 1998 году к 80-летию Александра Исаевича. Очень хорошо помню, как после спектакля, проходившего накануне юбилея, Солженицын вышел на сцену и отказался от ордена Андрея Первозванного, который на сцене Таганки собирались ему вручить люди, присланные президентом.

- В общем, опять на сцене вашего театра случился скандал. А правда ли, что когда вас выдвигали на Сталинскую премию за роль Олега Кошевого, тоже без скандала не обошлось?

- Да, интрига заключалась в том, что Сталин тогда разнес «Молодую гвардию», обругал Фадеева, выгнал его из своего кабинета, и мое имя в заветный список лауреатов было внесено не театром, а Кукрыниксами, которые являлись членами Сталинского комитета. Для этой роли я специально ездил в Краснодон, встречался с отцом Кошевого. Помню, что напугал его до смерти: он подумал, что я представитель комиссии из Москвы по поводу алиментов. Время было тяжелое, 1951 год.

- Цензуру, царившую в то время и три последующих десятилетия, в наше время сменил рынок, и вы как режиссер и руководитель на него ориентируетесь?

- Нет. Я создаю свой мир. Но, разумеется, в нем находит отражение все то, что я наблюдаю, мои привязанности, мои разочарования, мои тревоги – все это как-то суммируется, и, мне кажется, я своей работой могу это выразить. Ведь если меня что-то задевает, то не может быть, чтобы это было интересно только мне одному.

- Говорят, что вы работаете без выходных, по 10-15 часов в сутки. Скажите, как вам удается поддерживать форму?

- Наверное, я человек старой закалки. К тому же я всегда старался заниматься спортом. В детстве, когда я учился в ФЗУ (кстати, оно тоже находилось на Таганке), меня наш наставник-англичанин учил боксу. А здоровье крепкое от деда: он здоровый был мужик, ярославский крепостной крестьянин. Наверное, смекалистый был мальчишка: помещик его грамоте обучил. Потом обзавелся хозяйством, встал на ноги, пока его, тогда уже восьмидесятилетнего старика, большевики не выбросили на улицу, а в избе устроили красный уголок.