Алексей Казаков. МЫ МНОГОЕ ИЗ КНИЖЕК УЗНАЁМ: Читатель Владимир ВЫСОЦКИЙ

Как мы уже сообщали в № 35 от 29 августа 1986 года, в 1987 году в издательстве «Музыка» выходит тиражом в 100 тысяч экземпляров сборник В. Высоцкого «Песни». В 1988 году издательство «Советский писатель» выпускает «Избранное» поэта, а издательство «Книга» - миниатюрное издание стихов и песен В. Высоцкого. После этого в редакцию пришло много писем, в которых наши адресанты просят рассказать о Высоцком как о читателе. Вот одно из них:

Дорогая редакция!

Я учусь в десятом классе. Недавно у нас прошел классный час, посвященный Владимиру Высоцкому. Мы ы слушали его песни, читали стихи. Я для себя открыл еще одну сторону В. Высоцкого — его поэзию.
Хотел попросить книжку с его стихами, но хозяйка ее не дала. Да и книга была в единственном экземпляре — отпечатанная на машинке. Не могли бы вы рассказать на страницах «КО» о Владимире Высоцком, о его библиотеке, любимых книгах и писателях. Думаю, к моей просьбе присоединяться многие читатели вашего еженедельника.

Владимир Сивко.

г. Камышин Волгоградской области.

Просьбу десятиклассника поддерживают и рабочие из Харькова, приславшие коллективное письмо с 37 подписями.

В последнем номере уходящего года, отвечая на просьбы читателей, мы публикуем исследование литературоведа Алексея Казакова о Владимире Высоцком как читателе. Редакция обращается к вам, уважаемые читатели: о каких еще замечательных людях, которые могут служить примером плодотворной работы с книгой, вы хотели бы прочитать на страницах нашего еженедельника?

«Сквозь меня многократно

просеясь,

Чистый звук

ваши души летел».

В одной из книг Андрея Белого («Начало века»), которую читал Высоцкий, есть такие строки: «Я рисую людей такими, какими они мне, да и себе казались… Было б бессмысленно подсочинять в стиле конечного их развития начало пути их; это значит, сочинять факты, которые не имели места, молчать о фактах, имевших место. В основу этих воспоминаний кладу я сырье: факты, факты и факты….»

Считаю, что будет правильным взять за основу наших размышлений о Владимире Высоцком именно эту мысль.

… Передо мной фотография, сделанная в начале 70-х годов: Таганская площадь в Москве, на углу площади небольшое здание театра, фасад и боковая сторона которого пестреют щитами из сурового холста с названиями спектаклей: «Добрый человек из Сезуана», «10 дней, которые потрясли мир», «Что делать?», «Пугачев», «Гамлет»… Каждый спектакль тогда был как открытие театром давно знакомой и любимой литературы, каждодневных книг, мимо которых мы иной раз проходили, не замечая и не вникая в их содержание. Театр на Таганке сумел дать этим книгам вторую, другую жизнь. И больше закономерен, нежели случаен сам факт появления в этом театре выпускника школы-студии МХАТ Владимира Высоцкого. Воспитанный с малых лет на книгах, которых перечитал во множестве, он пришелся очень кстати таганской театральной сцене, и она, эта сцена, воздала ему за тот, судьбой определенный приход сторицей.

В ноябре 1967 года на сцене Театра драмы и комедии на Таганке состоялась премьера: спектакль по драматической поэме С. Есенина «Пугачев». Факт этот был примечателен еще и тем, что в далекие 20-е годы сам поэт принимал участие в осуществлении сценического воплощения своей поэмы в театре, руководил которым В. Э. Мейерхольд. Однако режиссеру Мейерхольду так и не удалось по ряду причин воплотить сюжет есенинской поэмы на сцене. И вот, почти полвека спустя, герои этой поэмы предстали перед московским зрителем в свете театральной рампы. Немаловажно было и то, что помогал осуществить постановку современник и друг Есенина — поэт и драматург Н. Р. Эрдман. И, конечно же, всем участникам спектакля очень помогало сохранившееся в записи чтение монолога Хлопуши самим Есениным. Вспомним, что когда Горький впервые услышал от поэта (при личной встрече) чтение этого монолога, то ему, по его собственным словам, «рыдать хотелось».

В ту пору я уже занимался изучением творчества Есенина и мне очень хотелось попасть в Театр на Таганке, чтобы увидеть «Пугачева». Удалось это сделать осенью 1968 года. Тогда-то я впервые и увидел Владимира Высоцкого, который был первым исполнителем роли каторжника Хлопуши. Чувствовалось, что ему очень хотелось сохранить в спектакле эмоциональную стихию есенинского поэтического слова. Год за годом я смотрел десятки раз «Пугачева» на таганской сцене и видел, как мужает, взрослеет, драматизируется образ Хлопуши в исполнении Высоцкого. Думаю, что актер отдавал исполнению этой роли не меньше сил, нежели в спектаклях «Гамлет» или «Жизнь Галилея». Много повидавший на своем веку Николай Робертович Эрдман все внимательнее приглядывался к Высоцкому, признавшись однажды режиссеру: «Этот в-ваш В-высоцкий ч-черт знает что такое!» (Эрдман с молодых лет немного заикался. - А. К.). И в этом восторженно-удивленном восклицании звучала интонация признания старым мастером молодого таланта. Как-то, на одной из репетиций «Пугачева», произошел такой диалог между Эрдманом и Высоцким:

Высоцкий: Николай Робертович, а вы пишите что-нибудь сейчас — сценарий, пьесу там или прозу?

Эрдман: А в-вы, Володя?

Высоцкий: Я пишу. Только на магнитофоны.

Эрдман: А я, В-володя, - на века…

Высоцкий: Да и я в общем-то, Николай Робертович, тоже кошусь на эти в-века.

Эрдман: К-коситесь, В-володя, к-коситесь, у вас получается...

Эти слова Высоцкого запомнились. А вспомнились еще раз тогда, когда я увидел в его домашней библиотеке сборники стихов Сергея Есенина. Но, кроме Есенина, Высоцкого интересовал и Николай Клюев, чей былинный стих, воспевавший красоту и бытовой уклад северного края России, занимал воображение Владимира Семеновича. Клюев, Лесков, Мельников-Печерский много дали Высоцкому в плане языкового обогащения, постижения народного речения. Книги этих авторов были прочитаны и изучены, Владимир Семенович не раз возвращался к ним (позже он обратился к произведениям Писемского, Левитова, Слепцова).

Интересна история появления в библиотеке Высоцкого собрания сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского) в 8-ми томах (приложение к журналу «Огонек»). Однажды, было это в 1976 году, Высоцкий увидел в доме своего товарища по театру Ивана Бортника именно это собрание книг. «А я и не знал, что Мельников так много написал...», удивился он вслух. Но Высоцкий хорошо знал составителя этого собрания, известного литературоведа М. П. Еремина, который входил в художественный совет театра. При встрече с Ереминым Высоцкий попросил помочь достать ему этот 8-томник. Михаил Павлович подарил Высоцкому собрание Мельникова, надписав на первом томе поэтический экспромт в стиле В. Жуковского, последняя строка которого гласила: «… Высоцкий — слава наших дней!» Владимир Семенович не остался в долгу, отдарив Еремина своим новым диском, оставив надпись на конверте: «Дорогому Михаилу Павловичу с любовью и благодарностью, но в прозе. В. Высоцкий».

Спустя некоторое время литературовед и поэт встретились вновь. Еремин рассказывал о своей новой книге «Пушкин-публицист», а Высоцкий прочитал ему впервые свое стихотворение «Памятник» («Я при жизни был рослым и стройным...»). Затем, когда уже прощались, Владимир Семенович вдруг обронил: «А вы знаете, Михаил Павлович, идею своей песни «Кони привередливые» я вычитал у Мельникова-Печерского. Помните, «На горах» - есть там такая сцена: едут на конях лесом, вдруг лес загорается, и кони выносят, спасают людей...»

Всю эту историю мне рассказал недавно сам Михаил Павлович. Рассказал и добавил: «Особенно Владимир Семенович ценил у Мельникова его историческую хронику «Белые голуби», ценил и часто вспоминал в разговорах».

Думаю, что «Кони привередливые» во многом были навеяны и романсовой поэзией Аполлона Григорьева, стихи которого Высоцкий знал и читал наизусть. Не случайно, что один из вариантов «Коней...» так и назывался «Цыганская песня» - как прямое подражание Григорьеву. Однако прав и Давид Самойлов (один из авторов поэтического представления на Таганке «Павшие и живые», где Высоцкий играл сразу несколько ролей), считающий, что «Поэтика Высоцкого шире поэтики городского романса. В ней слышны некрасовская и есенинская традиции, отголоски Северянина, гражданский накал Маяковского. И выучка у баллады двадцатых годов. Новаторство Высоцкого основано на широкой базе русской поэтической культуры, от романтизма до двадцатого века. Язык его песен построен на сочетании романтически высокого стиля с современным московским просторечием».

Поэтический раздел библиотеки Высоцкого — от Пушкина до Блока, Есенина, Маяковского, Кульчинского, Гудзенко, Ахматовой и Цветаевой, Мандельштама и Северянина (называю в том порядке, как книги стоят на полках) и, конечно, современники: Окуджава, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Слуцкий… Современная проза представлена у Высоцкого в основном именами авторов Театра на Таганке: Борис Можаев, Юрий Трифонов, Фазиль Искандер, Федор Абрамов, Григорий Бакланов, Юрий Карякин…

Книга органично помогала, способствовала Высоцкому в его напряженной работе в театре (да и в кино тоже). Ведь явно с книги начинались яркие сценические образы в исполнении Высоцкого. Другое дело, что Высоцкий как актер развивал, дополнял, уточнял на сцене собственные книжные представления о героях книг. Но первооснова была здесь от встречи с книгой, от глубокого впечатления о ее содержании (проходных произведений Высоцкий, судя по его личной библиотеке, не читал, но признавал). Он впрямую следовал мысли Достоевского (один из его любимых авторов, особенно в последние два года жизни), утверждавшего: «Чтобы написать роман — надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно» выделено Ф. М. Достоевским (А.К.)

Образно говоря, Высоцкий писал свой 20-летний театральный роман (с 1960 по 1980 г. работа в театрах) не только под «сильным впечатлением» событий окружающей действительности, но и от многократного общения с любимыми книгами.

«Книги были его душой», - говорит о сыне мать — Нина Максимовна Высоцкая. Да и нам он открыто признавался в стихах о своем постижении бытия через книгу:

Мы многое из книжек узнаём…

Та библиотека, что осталась в рабочей комнате Высоцкого, собралась сравнительно поздно (собственной квартиры долгие годы не было) и в ней где-то 400 - 500 книг, не больше. Но это хорошо подобранная библиотека, где нет ничего лишнего, лишь самое необходимое. И, главное, в этом необходимом — всевозможные словари, начиная от словаря В. И. Даля. С этим изданием Владимир Высоцкий был в большой дружбе. Поэт чувствовал себя отрадно, черпая из словаря Даля и других подобных изданий неизменный кладезь мудрости народной. А мечтая, как он писал в стихах: «и Шиллера читать без словаря», Высоцкий самостоятельно учил иностранные языки, особенно немецкий и французский. Русско-французский словарь так и остался лежать на его письменном столе, ибо всегда был под рукой. Он и иностранные слова, вводя их в текст своих песен, умудрялся наделять чертами родного языка, добиваясь смысловой игры слов. Порой избитые, шаблонные и банальные фразы вдруг начинали «играть» под пером Высоцкого-поэта, а Высоцкий-актер доводил ту игру в зримых образах-масках. Это был именно тот случай, о котором некогда говорил Есенин, считавший, что избитые выражения можно брать исключительно после большой школы, тогда в умелой рамке в руках умелого мастера они выглядят по-другому» (1925 г.).

Высоцкий такую школу прошел, выработав в себе необычайную чуткость к слову, ощущая в звучащих текстах малейшую фальшь:

Сквозь меня многократно просеясь,

Чистый звук в ваши души летел.

Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь,

Для кого я все муки стерпел.

Подлинное от преходящего он различал всегда. Размышляя на эту тему, он говорил: «У нас как-то забывают, что зритель слишком искушен, и ему все меньше хочется смотреть на эстрадную песню, в которой нет поэтического образа, в которой нет ничего для души… Вспомните навязшее в ушах - «Яблони в цвету — какое чудо...». И тополя в пуху — тоже чудо, и еще масса всяких вещей — все чудо. А если рядом с этим надуманным вспомнить есенинское: «...Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым» - и сразу становится понятно что почем… Вот Бернес, он ведь тоже работал на эстраде, однако никогда не позволял себе петь плохие тексты. Человек должен быть наделен фантазией, чтобы творить. Он по природе — творец. Если он основывается только на фактах, что-то такое рифмует, пишет — такой реализм меня не устраивает. Лично ябольше за Свифта, за Гоголя, за Булгакова, за 26-летнего Лермонтова… Они настоящие творцы. И, конечно, настоящего искусства нет без страдания...»

В выборе книг для чтения его никогда не ослепляла мануфактурная роскошь старинных манускриптов, а влекло содержание книги, скрытое зачастую под невзрачной обложкой. «Царя узнаешь и в рубище», - говорил поэт Георгий Чулков (современник Блока и Ахматовой), стихи которого также присутствуют в книжном фонде библиотеки Высоцкого.

Какой-то определенной системы в книгах Высоцкого нет, как он сам сказал о том: «и вкусы и запросы мои странны...». Но, продолжая работать с книгой, любя ее, «был терпелив к насилью слов и книжек». По стихам Высоцкого можно определенно установить круг его книжных интересов. «Мама, ты, пожалуйста, не покупай мне книги, я сам себе их подбираю, чтобы у меня не было ничего лишнего», - говорил он Нине Максимовне. А если, случалось, не хватало своих книг, шел к отцу — Семену Владимировичу, собравшему в своей домашней библиотеке более двух тысяч книг. Не от этих ли впечатлений-встреч с книгами в доме отца родились позже строки:

… Средь военных трофеев

и мирных костров

жили книжные дети, не

знавшие битв,

изнывая от мелких своих

катастроф.

Детям вечно досаден

их возраст и быт, -

и дрались мы до ссадин,

до смертных обид.

Но одежды метали

нам матери в срок,

мы же книги глотали,

пьянея от строк.

Липли волосы нам на

вспотевшие лбы,

и сосало под ложечкой

сладко от фраз,

и кружил наши головы

запах борьбы,

со страниц пожелтевших

стекая на нас.

Особое место в личной библиотеки Высоцкого занимают книгу по искусству, многочисленные альбомы, посвященные театру и живописи. Любимым художником был у него Куинджи, но в то же время Высоцкий проявлял большой интерес к философским работам Босха и С. Дали.

Вспоминаю недавнюю свою встречу в Ленинграде с директором Эрмитажа академиком Б. Б. Пиотровским. Речь в основном шла о книгах. Размышляя о современных стихах, Борис Борисович вдруг сказал: «Вот, читаю стихи Высоцкого, слушаю его песни и ловлю себя на мысли о большой образованности этого человека, чувствуется в нем книжник, эрудит, в его вещах много исторических имен и событий, которые возможно было узнать лишь из книг. И еще одна черта в нем примечательна — Высоцкий по-настоящему интеллигентен, что, конечно же, идет от внутренней культуры».

В библиотеке Высоцкого есть книга, точнее сборник - «Шекспировские чтения», вышедший в конце 70-х годов. И в нем есть строки: «Гамлет Высоцкого не безвольный мечтатель, раздвоенный между велениями совести и долга… а человек нашей эпохи… Гамлет Высоцкого самый демократичный из всех, кого я видел, и это тоже знамение века...» Слова эти принадлежат кинорежиссеру С. Юткевичу.

Действительно, самый демократичный. Помню, как на одном из таганских вечеров Высоцкий спел, обыгрывая извечный гамлетовский вопрос о смысле бытия: «Быть» иль «не быть» - мы зря не погадаем, конечно, Быть!...» В этой фразе весь он, человек, сказавший:

А я гляжу в свою мечту -

поверх голов,

и свято верю в чистоту -

снегов и слов!

Но, постигая мир, как он есть, Высоцкий и мучился тем давним гамлетовским вопросом, вопросом, обращенным к себе:

Но вечно, вечно плещет

море бед.

В него мы стрелы мечем -

в сито просо,

отсеивая призрачный ответ

от вычурного этого вопроса.

Читая Хемингуэя, Высоцкий извлек из его книг общий для каждого художника принцип: задача автора не порицать, не учить, но понять ближнего своего. Оттого-то у Высоцкого не слова ложились на бумагу, а душа его. Он писал для всех, как для каждого, когда дух преобладал над буквой.

… Всякий раз, когда я смотрю на афишу есенинского «Пугачева» с автографом Высоцкого — Хлопуши, слушаю пластинку с записью «Коней привередливых», на конверте которой знакомым почерком надпись: «Всего доброго!» - то неизбежно вспоминаю далекие близкие 60-е и 70-е годы. Вспоминаю дождливый таганский проезд между станцией метро и подъездом театра, старый служебный вход с улицы Чкалова, миновав который вы сразу попадали на небольшую, но крутую лестницу, где часто стоял с гитарой Высоцкий в окружении товарищей, стоял и пел свои новые, минувшей ночью сочиненные песни про «нейтральную полосу», про «Нинку с Ордынки», про романтические звезды, падающие с неба просто так, «просто на память»... И там, где он жил, еще не было многих его любимых книг, которые появились много позже, но которые он уже знал и читал…

Вспоминается строка Высоцкого из его маленькой поэмы «Мой Гамлет»: «… и я зарылся в книги». Так и есть: письменный стол, за которым Высоцкий работал долгими ночами, весь в окружении многоликих книг. Именно за этим столом родились, в счастливый час творческих раздумий, строки: «Мой мозг, до знаний жадный, как паук, все постигал: недвижность и движенье…»

Смотришь и воспринимаешь каждую книгу в библиотеке Высоцкого, словно пройденную тропу, проторенную для себя в житейском лесу. Бурьяны и валуны мешали той тропе-книге, но она была проложена, пройдена, прочитана. И вот уже все препятствия позади, а любимые строки, словно путеводные звезды в той нелегкой дороге. Это ведь из песенных стихов Высоцкого;

Среди нехоженных путей

один путь – мой!

Среди невзятых рубежей

один – за мной!

Среди непройденных дорог

одна – моя!

Что помогало Высоцкому отыскивать свою, единственную тропу в дотоле нехоженных путях, одолеть рубежи духовной культуры? Думаю, что во многом книги. Именно книги были для Владимира Высоцкого в числе главных духовных ориентиров, помогавших ему не сбиться «с искреннего тона» поэтической исповеди о правде жизни.

Если, путь прорубая

отцовским мечом,

ты соленые слезы на ус

намотал,

если в жарком бою

испытал, что почем, -

значит, нужные книги ты в

детстве читал!

В строках этих слышен ответ на многие наши вопросы о Владимире Высоцком – Поэте и Актере, но прежде – о Человеке.

Алексей КАЗАКОВ,

литературовед.

Челябинск