• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Наталья Казьмина. «Фауст»

«Свои и чужие. Статьи, рецензии, беседы». «Прогресс-Традиция» (2015) 

Чтобы прочитать всего «Фауста», как подсчитал Юрий Любимов, понадобилось бы 22 часа. Все-таки эту грандиозную книгу Гёте сочинял всю жизнь. Замысел возник, когда поэту было 20, начал писать он в 25, вернулся к этой идее, когда ему было за 50, закончил первую часть в 57, всего потратил на свое создание чуть ли не 60 лет и, кстати сказать, так и не увидел «Фауста» при жизни целиком напечатанным  [1]. Спектакль Любимова длится 1 час 45 минут. В одном этом уже есть вызов. Как любит повторять режиссер, не такая он цаца, чтобы занимать внимание зрителя долго. При этом в любимовском «Фаусте» есть ощущение целого, и нет привкуса непоправимых смысловых потерь. Это очень личное высказывание, в которое вложен опыт всей жизни. Как старинные гравюры в сафьяновых переплетах прокладывают папиросной бумагой, так режиссер прослаивает любимый текст сценическими комментариями. Его конспект «Фауста», естественно, местами пунктирен. Но в характере пунктира и есть вся соль. В случае с Любимовым даже анализ зачеркнутого мог бы стать темой прелюбопытного лингвистического исследования. 
Любимов делает свои спектакли для всех и при этом делает, что хочет. Это принципиально. «Фауст» будет интересен даже тем, кто никогда не знал о легенде Таганки. Они сразу уловят этот стиль stürm und drang, поскольку в спектакле присутствуют фирменные любимовские приемы. Отголоском времен «Доброго человека из Сезуана» и «Десяти дней, которые потрясли мир» кажется эта попытка возвести актерский Хор в главное действующее лицо трагедии Гёте. Спектакль зацепит и тех, кто «Фауста» не читал или листал, но хоть пару раз в жизни думал о смысле, мечтал о цели, сожалел о тщете, страшился смерти. Как ни странно, больше всего смятения ощутит тот, кто читал «Фауста» и считал, что знает его хорошо. Такому зрителю можно посоветовать: не слишком цепляться за свои заблуждения. 
Если у каждого из нас есть «свой Пушкин», то почему бы Любимову не заиметь «своего Гёте»? Тем более что «своего» «Фауста», на самом деле, нет ни у кого из нас. Он не является настольной книгой современного читателя. Даже такого, который любит умные книжки. Думаю, что большинство из нас «Фауста» читали понемногу и как-нибудь  [2], давно не перечитывали и прожевали плохо. Так что общее впечатление и невежд, и знаек о «Фаусте», на самом деле, почти идентично. Все знают, что «Фауст» – великая книга великого поэта, грандиозная фреска об истории человечества. Знают и относятся к этой массивной глыбе с неким формально-одическим почтением. Помнят про сказку об ученом и черте, про запроданную дьяволу душу, про соблазненную и покинутую Гретхен… Конечно, помнят и бессмертную фразу: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» Однако, если сыграть в игру «Сто к одному» и спросить у людей на улице, какое же мгновение Фауст посчитал достойным увековечить, ответы будут невнятными. 
По мнению Гёте, «Фауст» писался, «образуясь, как облако» [3]. Так же и любимовский спектакль. Он возникает из лирической дымки, когда голос Мастера произносит слова Посвящения: «Вы снова здесь, изменчивые тени, Меня тревожившие с давних пор». В голосе режиссера неприкрытая печаль – о потерях, о распавшемся круге друзей, об остывающем молодом задоре. Затем спектакль сгущается в грозовую тучу и проливается дождем ясных по смыслу видений и чувств. Любимов не был бы собой, обойдись он без иронии. Для него человек, всерьез относящийся к себе, – глупость. Поэтому романтическую трагедию истории человечества, по Гёте, Любимов излагает тихо и беспафосно – как поучительную Жизнь Человека. А под трафарет Гётевской поэмы естественно подкладывает собственную биографию, отчеркивая режиссерским карандашом важные фразы и образы. Идея ясно воплощена и в оформлении спектакля (художник Б.Месерер). Главный визуальный образ «Фауста» – два знаменитых рисунка Леонардо: человек с раскинутыми руками, вписанный в круг и квадрат  [4], и человеческий зародыш в материнской утробе [5]. Круг и квадрат вращаются, символизируя бег времени. Зародыш, похожий на апельсиновую дольку, отлит из льда и подвешен к театральной штанкете. На протяжении спектакля он бесшумно тает. Этим ошеломляющим образом, хотя, казалось бы, невинная шутка театра (жизнь, подвешенная на волоске, жизнь, тающая на глазах), Любимов упреждает и себя, и своего зрителя от ежедневной пошлости, которой все мы, живые, увы, подвластны. 
«Фауст» Любимова не столько богоборческая поэма, сколько притча о том, как во веки веков человек боролся за свою жизнь и мысль. Вергилий  [6] водил Данта по кругам ада. Почему бы Мефистофелю не поводить Фауста по кругам жизни, представив ее как цепь шарад? Для Любимова важно, что Мефистофель измышляет это испытание по сговору с Богом: разворачивает перед Фаустом, как свиток, «поток вечности», картины человеческих страданий, грехов, бессмысленных попыток жить хорошо и скучных попыток жить правильно, – и с любопытством ждет реакции. Режиссер лишен заблуждения некоторых читателей «Фауста», для которых Мефистофель – всего лишь мелкий бес, обыкновенный сатана. Любимов уже поставил «Мастера и Маргариту»
В блестящем исполнении Тимура Бадалбейли, очень точно чувствующего замысел режиссера, Мефистофель – сила, что «творит добро, всему желая зла», тот самый обаятельный персонаж, что более века спустя будет описан в бессмертном романе Михаила Булгакова. Без этой силы не понять, что есть добро. Софистика, конечно, но сколь эффектная. 
В «Фаусте» звучит фрагмент «Реквиема» Владимира Мартынова  [6] – того самого реквиема, что уплывает под своды нового театра Анатолия Васильева в спектакле «Моцарт и Сальери» [7]. Но если Васильев уводит эту мелодию в строгие чертоги мистерии, то Любимов заставляет звучать на площади. Ему нравится, что легенда о Фаусте начиналась как народная драма, пересказывалась в кукольном театре, в «книжках для народа» [8]. Самое замечательное (и основательное) в спектакле Любимова – сохраненное чувство стиля первоисточника. В невообразимо гремучей смеси в нем слились разухабистая частушка и лирическая баллада, «топорный александрийский стих» (Н. Вильмонт) [8] и «плебейская грубость в духе Аристофана» (А. Аникст) [9], «живые разговорные интонации» и «трагическая патетика», «колкая эпиграмма» и «захватывающие душу гимны [10] «Гёте с поразительной легкостью переходит от одной тональности к другой, от одного ритмического рисунка к иному: поэтический строй его творения подобен в этом отношении симфонии», – восхищается Александр Аникст. Любимов с той же поразительной легкостью следует по пятам этого комментария своего ушедшего друга [11]. Отчего Гётевская поэма, еще недавно казавшаяся айсбергом, сходит на зрителя живой лавиной. Пожалуй, любимовский спектакль способен вернуть «Фауста» в обиход современного читателя, переведя ее из разряда пассивного чтения в бестселлеры. 
Фауст Любимова не похож на богоборца – на борца. Фауст молодой ему куда менее интересен, чем Фауст старый. Вялому, рыхлому и расплывчатому, как на недопроявленном фотоснимке, молодому Фаусту (Владимир Черняев) еще предстоит совершить отмеренную ему роком порцию ошибок и лишиться самого главного своего заблуждения: «Вот назначенье жизни молодой: мир не был до меня и создан мной». Это все 85-летнему Любимову печально известно. Но это все вон, за скобки главной темы. Любимова волнует Фауст старый. В трагически осмысленном исполнении Александра Трофимова он философ и наблюдатель волею опыта и жизненных обстоятельств: человек, избывший гордыню сверхчеловека, сознавший конечность жизни, однако все равно выбирающий – не Слово, не Мысль, не Силу, но Дело. Он обречен стремиться к цели, даже понимая, что приближение к ней не абсолютно, а всего лишь посильно. Этот Фауст кажется несомненным альтер эго режиссера. 
Один из самых сильных эпизодов спектакля – ослепление Фауста Заботой (Любовь Селютина). Теперь герой не только не сумеет узнать свой идеал, Прекрасную Елену, и найти формулу вечной женственности (ей поет осанну финальный Хор любимовского спектакля), он, наконец, перестанет принимать близко к сердцу этот мир и обретет, может быть, и свет, и покой. Его ждет общий печальный итог – старость, слепота и беспомощность. Но именно тут с восторгом и звучит знаменитое «Мгновение, повремени!». Последнее мгновение и приоткрывает перед Фаустом истину: прекрасна сама жизнь со всеми ее искушениями, муками и соблазнами. Однако на чужих ошибках никто не учится. 
… В котелках и фраках вылетает на сцену толпа чертенят, предводительствуемых Мефистофелем. Он в красной шапке с петушиным пером, в черном фраке с кровавым подбоем. Под самую знаменитую мелодию Скотта Джоплина [12] они степуют так, что самому черту становится жарко. Он отдувается и обтирает лысину. Пожалуй, еще чуть-чуть – и юное любимовское воинство станет работать не хуже знаменитого бродвейского «Коруслайна» [13]. Приятно. В этом новом, типично брехтовском создании Таганки столько фокусов и деталей, «примочек», приправ и скрытых цитат Любимова из Любимова, что пересказывать жаль. В конце концов каждый имеет право съесть это блюдо под собственным соусом. Одно, по-моему, бесспорно: «Фауста» полезно пересматривать, «как мысли черные к тебе придут» [14]. В минуту уныния это должно помочь. 

 Комментарии

 [1] Окончательный вариант «Фауста» вышел в свет в 1832 г. после смерти Гёте в 1-м томе «Посмертного издания сочинений».

[2] Цитата из «Евгения Онегина» А .С. Пушкина, гл. 1, строфа 5

[3] Цитата стала расхожей. Вероятно, Гёте говорил об этом в автобиографическом сочинении «Поэзия и правда».
[4] «Витрувианский человек», 1492 г.


Изобажение Витувианского человека - важный сценографический элемент спект акля. Фауст - А. Трофимов 

[5] Рисунок Леонардо да Винчи «Эмбрион человека» (1510-1513) также использовался в оформлении спектакля.

Эмбрион человека. Рисунок Леонардо да... - Телеканал Доктор | Facebook

[6] В какой момент звучит? С чем связан выбор такого жанра?

[7] Спектакль «Моцарт и Сальери» 2002 г., реж. Анатолий Васильев. театр «Школа драматического искусства» в Москве.
Васильев: «Впервые этот спектакль был поставлен в феврале 2000 года в студии на Поварской. Но из-за гибели летом того же года актера Владимира Лаврова, который исполнял роль Сальери, этот спектакль больше в театре не игрался»

[8] «Немецкий “ломаный стих”, основной размер трагедии, чередуется то с суровыми терцинами в стиле Данте, то с античными триметрами или со строфами и антистрофами трагедийных хоров, а то и топорным александрийским стихом... или же с проникновенно-лирическими песнями, а над всем этим торжественно звенит «серебряная латынь» средневековья...» (Из вступительной статьи к «Гёте И. В. Избранные произведения в 2 томах». — Т. 1. М., 1985).  

[9] Из комментария А.Аникста к «Фаусту»: «Однако вернее оценил этот эпизод современный Гете писатель-просветитель Кристоф Мартин Виланд (1733–1813), писавший, что автор «Фауста» сочетал “изобретательную демонологическую фантазию и плебейскую грубость в духе Аристофана”».

[10] Комментарий Аникста к «Фаусту»: «От живых разговорных интонаций до трагической патетики, от колкой эпиграммы до захватывающих душу гимнов — все богатство эмоций, которые способна выразить человеческая речь, воплощено в поэзии “Фауста”».

[11] Аникст был в Художественном совете театра

[12] Скорее всего, имеется в виду регтайм «Maple Leaf Rag». Скотт Джоплин – американский композитор, известен как король регтаймов

[13] музыка Мэрв Хэмлиш, 1975. В музикле делается акцент на танцевальных номерах, в т.ч. актеры степуют

[14] «Моцарт и Сальери», А.С.Пушкин

 

Статья подготовлена Полиной Белоножко, студенткой ОП «Филология» НИУ ВШЭ

 


 

Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.