Макарова Г. Вечер памяти Б. Брехта

Этот вечер, посвящённый 75-летию немецкого драматурга [1], был шумным, торжественным и многолюдным. Заполненные проходы, билетерши, уставшие выяснять отношениями со всеми желающими попасть на вечер, – обычная обстановка вечеров в Центральном Доме актёра, вопреки всему не мешающая публике быстро настраиваться на нужный лад. И все оказалось на своем месте: и строгое вступительное слово Г. Товстоногова, и обстоятельная речь И. Фрадкина, и вся программа юбилейного вечера-концерта.

Сам Бертольт Брехт, как известно, не любил всякого рода юбилеев и предлагал каждую знаменательную дату использовать для взаимной проверки юбиляра и тех, кто пришёл на юбилей. Пожелание сформулировано со свойственным Брехту максимализмом, но в самой личности Брехта, в нелёгкой судьбе его драматургии, в иронической горечи и трезвом пафосе его сочинений содержится нечто, вызывающее особую реакцию, провоцирующее на соответствующее восприятие, острое и тревожное, далекое от благодушия и парадности.

Драматургия Брехта, его новая театральная "неаристотелевская" эстетика, спектакли Берлинского ансамбля стали классикой нашего века, были признаны, проанализированы и объяснены с академической полнотой и последовательностью.

Труды о театре Брехта, написанные на разных языках, составляют уже целую библиотеку, проводятся брехтовые симпозиумы и конференции. И устроители подобных конференций, редакторы многотомных изданий, даже составители примечаний и, уж, конечно, режиссеры каждый раз убеждаются и с некоторым удивлением признают, что все, связанное с Брехтом, несколько отличается от привычного классического наследия и спасительное определение "классик XX века" на этот раз не помогает.

Брехту удалось очень многое понять и предвидеть, беспощадным своим глазом разглядеть, вывернуть наизнанку и предъявить бескомпромиссное и не терпящее возражений требование действовать, раз "обстоятельства не таковы".

Перед тем как показали монтаж по "Доброму человеку", выступил Ю. Любимов, прочёл стихотворение "Сожжение книг" [2], написанное от имени писателя, чьи честные и искренние книги Гитлер забыл бросить в костёр, выдержки о режиссере эпического театра, призванного "отражать мир, лишь участвуя в созидании мира". А потом были сцены и зонги из спектакля, смонтированные с диалогами и выдержками из статей Брехта.

Очень хорошо прозвучали на вечере зонги из "Доброго человека" и "Песня о мёртвом солдате" (в Театре на Таганке она использована в спектакле "Десять дней, которые потрясли мир"). Когда "Добрый человек" только ещё был поставлен, о музыке зонгов писали вскользь: она воспринималась как сама собой разумеющаяся, другой и быть не могло. Музыка к брехтовским спектаклям имеет долгую традицию и связана с именами крупных музыкантов: Курта Вайля, Ганса Эйслера, Пауля Дессау, Пауля Хиндемита.

Музыкальное оформление "Доброго человека" возвращает брехтовские зонги из сферы профессиональной музыки с сферу городского фольклора – то, что у Вайля и Дессау стилизовано, здесь представлено в чистом виде, свежо и интимно.

В начале своей деятельности Брехт выступал в кафе и театрах-кабаре, пел баллады и зонги, куплеты и хоралы... Зонги из таганских спектаклей (авторы музыки А. Васильев и Б. Хмельницкий) напоминают стиль кабаретного шансона, подвижный, острый и агрессивный; музыка к "Доброму человеку" в этом смысле уникальна, далека от эстрадных стереотипов (в сравнении с фонограммой, под которую шёл отрывок из спектакля Театра сатиры "Мамаша Кураж" [3], это проявилось особенно наглядно: автор музыки к "Мамаше Кураж" Г. Гладков как раз исходит из эстрадных стереотипов, что само по себе вполне правомерно; все дело в результатах).

По показанному на вечере отрывку из брехтовской "Мамаши Кураж" у тех, кто не видел спектакля, вряд ли могло составиться о нем представление. Но по тому, как внимательно играли актёры, по тому, как трактовалась Т. Пельтцер, исполнительницей главной роли, "Песня о великой капитуляции" [4], было видно, что создатели спектакля серьёзно относятся к замыслу драматурга, что брехтовская ненависть к любым формам милитаризма из весьма не безразлична.

В 1936 году Брехт написал стихотворение "Зачем называть моё имя"; склонный к парадоксам, он и здесь поставил вопрос неожиданно:

Зачем

Спрашивать о пекаре, если вдоволь хлеба?..

Зачем

Нужно людям прошедшее, если у них

Есть будущее?

Интерес к брехтовскому вечеру, живая и острая реакция аудитории, букет красных гвоздик у брехтовского портрета отвечают на этот вопрос: если у людей есть не только будущее, но разум и совесть, у них должна быть память, а память всегда справедлива, и в дни театральных праздников и в театральные будни мы ещё не раз вспомним имя Бертольта Брехта.

Примечания

[1] 1973 г.

[2] Текст стихотворения:

После приказа властей о публичном сожжении

Книг вредного содержания,

Когда повсеместно понукали волов, тащивших

Телеги с книгами на костер,

Один гонимый автор, один из самых лучших,

Штудируя список сожженных, внезапно

Ужаснулся, обнаружив, что его книги

Забыты. Он поспешил к письменному столу,

Окрыленный гневом, и написал письмо власть имущим.

"Сожгите меня! — писало его крылатое перо.—

Сожгите меня!

Не пропускайте меня! Не делайте этого! Разве я

Не писал в своих книгах только правду? А вы

Обращаетесь со мной как со лжецом.

Я приказываю вам: Сожгите меня!"

(1933)

[3] Пьеса “Мамаша Кураж” была поставлена в Театре Сатиры М. Захаровым в 1972 г.

[4] Текст песни:

Было время - я была невинна,

Я на род людской глядела сверху вниз.

Разве можно меня с моей внешностью, с моим талантом, с моим стремлением к высшему равнять с какой-нибудь другой бедной деревенской девчонкой!

Я не знала, что такое половина,

И не знала слова "компромисс".

Либо все, либо ничего, во всяком случае, не первого встречного, человек сам кует свое счастье, пожалуйста, не учите меня!

А скворец поет:

Потерпи-ка с год!

И, затаив свои мечты,

Со всеми в ряд шагаешь ты.

Увы, приходится шагать

И ждать, ждать, ждать!

Наступит час, настанет срок!

Ведь человек же ты, не бог -

Лучше промолчать!

Но и год - не так уж это мало!

Поступиться кое-чем пришлось и мне.

Двое детей на шее, да цены на хлеб, нужно то, нужно другое!

На коленях я, глядишь, уже стояла

И уже лежала на спине.

Надо уметь ладить с людьми, рука руку моет, стену лбом не прошибешь.

А скворец поет:

Перебейся год!

И, затаив свои мечты,

Со всеми в ряд шагаешь ты.

Увы, приходится шагать

И ждать, ждать, ждать!

Наступит час, настанет срок!

Ведь человек же ты, не бог -

Лучше промолчать!

Кое-кто пытался сдвинуть горы,

С неба снять звезду, поймать рукою дым.

Сильному все нипочем, терпенье и труд все перетрут, выдержим, выдюжим.

Но такие убеждались очень скоро,

Что усилья эти не по ним.

По одежке протягивай ножки.

А скворец поет:

Потерпи, придет!

И, затаив свои мечты,

Со всеми в ряд шагаешь ты.

Увы, приходится шагать

И ждать, ждать, ждать!

Наступит час, настанет срок!

Ведь человек же ты, не бог -

Лучше промолчать!

Подготовка к публикации и комментарии Елены Минченковой, студентки образовательной программы " Медиакоммуникации "НИУ ВШЭ (проект "Архив театра", руководитель Е.И.Леенсон)