«Музыка революции». Рецензия Глеба Ситковского на спектакль «Марат и маркиз де Сад»

Независимая газета — 1998 — 2 дек. — С. 7

«Вся Россия — большая шарашка», — говорит Юрий Петрович Любимов, когда рассказывает о работе над спектаклем «Шарашка», премьера которого будет приурочена к 80-летию Александра Солженицына. «Вся Россия — большая психушка», — говорит он, когда речь заходит о другой, только что выпущенной на Малой сцене Театра на Таганке работе — спектакле «Марат — Сад» по пьесе немецкого драматурга Петера Вайса «Преследование и убийство Жана Поля Марата, разыгранное обитателями сумасшедшего дома в Шарантоне под руководством маркиза де Сада».

Любимов родился в 1917 году. Ровесник революции. Солженицын на год ее, революции, моложе, Вайс — на год старше. И для того, и для другого, и для третьего (особенно все-таки для первых двух, для наших) слово «революция» — ключевое, все-все объясняющее в их жизни. Не выстрели тогда «Аврора», не знали бы мы сейчас, быть может, ни Любимова, ни Солженицына.

Всю жизнь Юрий Любимов с маниакальным, достойным пациента психиатрической клиники упорством, с разными интонациями твердит это слово — «революция». Всю жизнь кричит своими спектаклями со сцены в зал: «Вы больны! Мы все больны! Лечиться надо!», «Мы здоровы!» — возмутились в какой-то момент те, кто еще вчера стрелял «лишние билеты» у эскалатора станции метро «Таганская-кольцевая», и — покинули театр. Зрители не желали больше слушать разговоров ни о революции, ни о том, что «вся Россия — это... (нужное подчеркнуть)», они захотели от театра, чтобы он говорил не обо всех скопом, а о каждом из них в отдельности.

Эпитетом «великий» принято сейчас разбрасываться, но в случае с Юрием Любимовым можно не беспокоиться об инфляции слов: это действительно великий режиссер, составивший славу века нашего. Ныне ему за 80, но он (я совершенно убежден в этом) не утратил мощи своего дара. Говорят: Любимов теперь не тот. Нет, мы не те. Пропала та искра (та самая, революционная, из которой возгоритсяпламя), зажигавшая и любимовских зрителей, и любимовских актеров, и политический театр, исповедуемый Любимовым, стал театром вчерашнего дня.

В новом своем спектакле Юрий Любимов снова говорит о революции. Пьеса, написанная Вайсом в 1964 году (в тот самый, между прочим, год, когда родился Театр на Таганке!), строится как диспут о революции — диспут между революционером маркизом де Садом (в спектакле его играет Валерий Золотухин) и садистом Жаном Полем Маратом (Александр Цуркан). Еще год назад эта политическая драма одного из адептов брехтовского эпического театра оказалась бы обречена на совершенный неуспех у зрителя. «Я не интересуюсь политикой», — вяло отгородился бы от этого спектакля почти каждый. Нынче политика, кажется, снова начинает интересоваться нами, и зритель неохотно начинает вслушиваться в разговоры о революции и ее последствиях. Морщится (как морщится от ушераздирающего звука, который издают, падая, несмазанные решетки, обозначаюшие границу Шарантонской больницы), но слушает. Слишком уж все похоже: и народ (экзальтированные пациентки-кликуши), радостно выкликающий имя Марата, и упоминание про воров, которые взлетают на волне революции, и разговоры про 93-й год (не наш 93-й, а их, французский, 93-й), и наследующий всякой революции Наполеон, который в спектакле выведен в виде малоостроумной пародии на генерала Лебедя.

«Слушайте музыку революции!» — призывал в 1918 году Александр Блок. Юрий Любимов слышит эту музыку. В нем она живет, как ни в каком другом современном режиссере, и моментами из духа этой музыки рождается трагедия. Все неудачное в этом спектакле идет от драматических актеров — любимовских актеров, которые утратили энергию и постарели, кажется, раньше, чем их престарелый учитель. Все лучшее — от Любимова, который буквально впрыскивает в свой спектакль мощный заряд энергии, почерпнутой из того самого духа музыки. Саксофон (Сергей Летов), клавишные (Татьяна Жанова), ударные (Михаил Жуков), голосоведение от минималиста Владимира Мартынова, хор (за придурковатых шарантонских пациенток в платочках — солистки ансамбля Дмитрия Покровского), прекрасная циркачка Шарлотта Корде с развевающейся по воздуху гривой золотых волос (Ирина Линдт), степ (в постановке Владимира Беляйкина). А также рэп, джаз, русские народные перепевы, речитатив... Кому еще было под силу объединить и подчинить себе все это музыкальное и ритмическое буйство? Только Любимову, который дирижирует спектаклем, размахивая, как всегда, своим знаменитым фонариком за спиной у публики.

Диссонансы и консонансы атакуют зрителя в течение двух часов, оставляя его абсолютно оглушенным — и в прямом, и в переносном смысле слова. Неужели снова нам слушать эту музыку революции? Неужели так плохо наше дело, что театр Юрия Любимова снова может стать актуальным? Неужели заканчивать мне эту рецензию фразой из знаменитой статьи Александра Блока «Интеллигенция и революция»: «Музыка ведь не игрушка; а та бестия, которая полагала, что музыка — игрушка, — и веди себя теперь как бестия: дрожи, пресмыкайся, береги свое добро!»?