Элла Михалева. Виталий Шаповалов: «Я не хотел быть «лабухом»»

...Прозвище к нему прилипло ещё в Щукинском училище. Одна из его сокурсниц как-то в сердцах сказала: «Шаповалов... Ша-по-ва-лов... До чего длинная фамилия — не выговоришь! Шапен — и всё!»
С того дня «новая фамилия» закрепилась намертво: в театре и вне театра, среди друзей и среди постоянных зрителей, в глаза и за глаза его зовут — Шапен.
Он сам, кстати, совсем не против, даже разъясняет: «Не Шопен, а Шапен. Не путать с великим польским композитором».
Насчёт не путать — это он зря; что-что, а спутать его с кем-нибудь невозможно. Он — сам-семь. Особая статья.
Странный он человек — актёр «Таганки», народный артист России Виталий Шаповалов. Странный не в смысле «чудной», а в смысле «особенный».
За тридцать с гаком лет работы на «Таганке», кажется, и сам Любимов к нему не приноровился: неизвестно, как Шапен прореагирует на ситуацию, фразу, событие.
...На одном из собраний в Театре на Таганке Ю.П.Любимов в очередной раз бушует по поводу дисциплины. В ход идёт всё —кнут и пряник. Под занавес главреж рассказывает назидательную закулисную страшилку с моралью: «Актёр А. за систематическое и злостное употребление горячительных напитков был мною сурово наказан: переведен на договорную систему... (Пауза. Строгий взгляд на притихшую труппу). Договорная система — это очень хорошо, правильно, потому что...»
Речь Любимова вдруг самым неучтивым образом прерывается. Одиноким, но весьма внушительным по тембру смехом. Любимов возмущён: «Что за жлобство?! Что смешного я сказал?!»
Очевидный парадокс в речи шефа заметил В.Шаповалов. Заметил и по-актёрски мгновенно среагировал — рассмеялся: «Юрий Петрович! Вы сказали, что А. переведён на договор за пьянку, и тут же говорите, что договорная система — это хорошо. Так вы А. — наказали или поощрили?»
Все тридцать четыре года, что В.В.Шаповалов служит в Театре на Таганке, он, вероятно, является для Любимова если не раздражителем, то причиной для беспокойства: Шапен малопредсказуем. Причиной тому отнюдь не дурной характер (хотя он у актёра не ангельский), а способность видеть и ощущать мир по-своему. Он может не считаться с очевидным и остро реагировать на детали, абсолютно неприметные для других, потому что смотрит на жизнь под своим, непривычным и неожиданным для окружающих, углом зрения.
Он плохо вписывается в какие бы то ни было рамки и существует по своим внутренним законам: внешние обстоятельства и нормы для него вторичны; первичны и важны только те, что установил и определил для себя он сам. Недаром много лет назад Ю.П.Любимов весьма метко окрестил его Неуправляемой Саблей Чапаева.
Виталий Шаповалов принадлежит к поколению, которое принято называть «детьми войны». Отца своего почти не помнит — он погиб в первые месяцы Великой Отечественной. Его первые воспоминания — оккупация; чужая враждебная речь вокруг; злая, натасканная на людей овчарка по кличке Сталин, которой её хозяева-немцы бросили вместо подстилки детское пальтишко — его пальто. Мать Виталия была украинка. При слове «украинка» сразу возникает образ круглолицей Оксаны — с ямочками на щеках, толстыми косами вокруг головы. Она была совсем другая: коротко стриженная, в брюках, кепке. Комсомолка тридцатых, эмансипе, обладательница модной в те годы мужской профессии — трактористка. Самостоятельная, независимая, сильная духовно и физически.
Однажды она, жена воюющего с фашистами советского солдата, дала немцу в морду. А история случилась такая: разомлевший к ночи немец, стосковавшись по женской ласке, положил глаз на молодую здоровую женщину. Попытка сближения со стороны фашиста была пресечена в мгновение ока мощной оплеухой. Шок, пережитый представителем Третьего рейха, был столь велик, что эксцесс продолжения не имел.
Широко известна фраза «мы родом из детства». Применительно к Виталию Шаповалову и его поколению точнее прозвучит: «Они родом из войны». Сам актёр, вспоминая школьные годы, говорит о том, что и он и его одноклассники, независимо от возраста, детьми, пацанами не были — у каждого за плечами уже была биография. Учителям с теми детьми приходилось не просто: они остро чувствовали несправедливость, отстаивали своё «я», не лезли за словом в карман.
Идеальным поведением Шаповалов не блистал, но и шпаной не был. Учился играючи и мог получить по окончании школы медаль, но сам для себя решил, что медаль — это чересчур. Чересчур правильно, слишком идеально. Как и многих школьников тех лет, его притягивала самодеятельность. Я не раз размышляла над этим необъяснимым для меня явлением: откуда в тридцатые-сороковые-пятидесятые годы бралась у многих эта тяга к творчеству, к художественному самовыражению? Пик самодеятельности, её расцвет приходится на самые неблагополучные и трагические десятилетия; по мере стабилизации жизни она пошла на убыль. Была ли в этом компенсация лишений, отсутствия светлых эмоций, уход от нищей, убогой повседневности? Кто знает. Но практически в любой тьмутаракани работали драмкружки, хоровые студии и прочее, прочее, прочее.
Вот и в шахтёрском посёлке, в послевоенные лихие годы, где и тогда все поголовно вкалывали и пили, в людях, тем не менее, была сильна тяга к творчеству.
Шаповалов с радостью участвовал в любых затеях: от школьных концертов до игры на местных танцах. В те годы на первом месте среди его увлечений стояла музыка. Было вполне логичным, что после окончания школы он поступил в Хабаровское музыкальное училище по классу трубы. После была армия, демобилизация и... вопрос о том, чем заниматься дальше.
Профессию драматического актёра Виталий Шаповалов, можно сказать, «вычислил»: продолжать обучение как музыкант, дирижёр — не хотел. Обладая голосом весьма красивого тембра, прекрасно понимал, что для профессионального вокала голосовых данных может не хватить.
В общем, подошёл к себе по гамбургскому счёту. На вопрос, чем не устраивала профессия музыканта, коротко и сразу отвечает: «Не хотел быть лабухом».
В итоге звёзды распорядились так, что, отслужив в армии, Виталий Шаповалов стал студентом Московского театрального училища имени Щукина. Учась на третьем курсе, кто-то из его однокашников (а с ним вместе учились Ф.Антипов, Д.Межевич и другие, ставшие чуть позже и коллегами по таганковской сцене), решил показаться в недавно открывшемся Театре на Таганке. Шаповалова, профессионально владевшего инструментом (кроме трубы, ещё и гитарой), попросили саккомпанировать. Заодно и показаться самому, хотя Шаповалов в то время отнюдь не рвался искать работу и не сильно заботился о своём будущем: его вела судьба.
К слову, нашумевшего «Доброго человека из Сезуана» он увидел позже других, хотя и о Любимове и о его курсе он, студент той же театральной школы, был наслышан.
На том судьбоносном показе Любимову он ничего не читал —просто взял в руки гитару и спел. Юрию Петровичу этого было вполне достаточно: Шаповалов, ещё будучи студентом, был принят в театр.
По окончании Щукинского училища он получил предложения из нескольких московских театров, в том числе и из Вахтанговского, но для него вопрос уже был решён в пользу «Таганки».
Ему не могла не импонировать музыкально-поэтическая природа этого театра. Был и ещё один довод: поступив в сложившуюся труппу любого из академических театров, он, вне всякого сомнения, опять оказался бы в положении «лабуха». Молодой, только зарождавшийся театр открывал возможности неограниченные.
Интересно, что, сыграв у Любимова Годунова и Пугачёва, Понтия Пилата и Маяковского, Виталий Шаповалов ни разу не удостоился от Шефа спектакля, поставленного специально с расчётом на него. Даже старшина Васков в спектакле «А зори здесь тихие», ставшем классикой и принесшем актёру звание заслуженного артиста РСФСР, поначалу ставился на другого исполнителя. Другой исполнитель неожиданно посреди репетиционного процесса запил, и роль перешла к Шаповалову. Почти курьёз: в «Зорях» был эпизод, когда Васков-Шаповалов, став в тупик от очередной остроты языкастых девочек-зенитчиц, морщил лоб, да так, что фуражка сама собой уползала на затылок. Несколько лет спустя режиссёр «Таганки» Борис Глаголин ставил повесть Б.Васильева в провинциальном театре. Исполнитель роли Васкова в том спектакле специально привязывал к фуражке нитку, чтобы повторить эту сцену.
Так вот, несмотря на то, что В.Шаповалов всегда вводился на роли, предназначавшиеся для других актёров, эти работы становились его эксклюзивом во всех смыслах: во многих ролях он играл и играет по сей день, не имея дублёра.
На моей памяти исключение составляли только «Пугачёв» и «Борис Годунов», поскольку в те времена, когда Николай Губенко — первый исполнитель этих ролей — возвращался из кинематографа на сцену, у Шаповалова была замена.
Сам Виталий Владимирович у Шефа ролей не просил никогда. Общеизвестен, к примеру, факт, когда Владимир Высоцкий убеждал Юрия Петровича: «Дайте Гамлета сыграть...»
Параллели с Высоцким, Губенко напрашиваются сами собой, поскольку их амплуа и амплуа Шаповалова пересекались на сцене «Таганки». Но тем и отличается Шапен, что в отличие и от Высоцкого и от Губенко он никогда не пытался самостоятельно выстраивать свою творческую судьбу, монтировать свою сценическую биографию: не актёрское это дело. В театре есть режиссёр, есть репертуар, и дело артиста быть идеальным исполнителем. Для Шаповалова профессия актёра — самодостаточна. Она заполняет его целиком, являясь и источником всего, и вечной мукой.
Вопрос. Как вы работаете над ролью?
Ответ. Я работаю всегда, постоянно. Еду в метро, думаю: здесь так, здесь вот так... Сижу курю, а сам думаю, проигрываю. И так — постоянно, до тех пор, пока не получается.
Вопрос. А что же для вас является критерием того, что роль получилась: режиссёр об этом сказал, публика... критика...
Ответ. Ни то, ни другое, ни третье. Любимов хвалить не любит. Ругать — да... А похвала обычно скупая: «Ну, Шапен, сегодня нормально работал». Зрители... Я хорошо знаю, как бесконечно добр и бесконечно жесток зал: сегодня ты понравился — готовы на руках носить; завтра что-то не так — и никому не нужен... забудут моментально. Я же не первый год на сцене и ничего не преувеличиваю: ни успех, ни неуспех.
Критерий один: внутреннее самочувствие, сознание того, что сделал всё что мог... Хотя не могу сказать, что к аплодисментам равнодушен, но хорошо, когда реакция публики совпадает с собственным внутренним ощущением.
А вообще с возрастом всё больше убеждаюсь, что ничего по собственной воле не происходит. Стараешься, бьёшься, вроде всё как надо делаешь, а результат — никакой. И вдруг, как будто откуда-то извне, — пошло, пошло... Называйте это как хотите: вдохновенье, Бог, энергетика космическая. Дело не в терминах, а в сути: сам-то ты ничего не можешь, ты как проводник — и только. Пошёл ток — значит, пошлО; нет — значит, ничего не выходит.
В театре Шаповалов к себе строг. Например, от любимой и звёздной для него роли старшины Васкова отказался сам, хотя Юрий Петрович Любимов хотел, чтобы спектакль продолжал жить на таганковских подмостках. Причина одна: возраст. Васкову по сюжету тридцать два года, самому Шаповалову недавно исполнилось шестьдесят. А вот от роли Пилата он отказываться не собирается, говорит, что будет играть Прокуратора Иудеи до тех пор, пока жив и пока ноги носят.
Он хочет передать свои роли молодёжи: ревности к собственным работам не испытывает. Хотел передать и Васкова, и Пилата; предлагал: давайте порепетируем, попробуем, а потом Любимову покажем. Отказываются. То ли остерегаются без ведома Юрия Петровича за работу браться, то ли конкурировать с Шаповаловым трудновато, то ли какая другая причина, но... Охотников пока не нашлось.
Актёрская профессия опустошает и сжигает изнутри. Не всех, конечно. Но таких актёров, как Шаповалов, — точно. Сам он говорит, что его главным учителем в театре был Михаил Чехов. А это значит, что основным инструментом для него является не внешнее, а внутренее: «Главное для актёра — разбудить собственную природу», — повторяет Шаповалов. Но ведь персонажи бывают разные: добрые и злые, герои и негодяи. Значит, природа должна развиваться в обе стороны — и в сторону хорошего, и в сторону дурного? Кто-то ведь справедливо заметил: актёры не люди, они — всё...
Люди ни одной профессии так не нуждаются в признании, как нуждается в нём артист. Признание, благодарность — это, по сути, единственная награда и единственное осязаемое подтверждение, укрепляющее в мысли о необходимости профессии. В смысле жизни. В незряшности духовных жертв, одиночества, душевной муки.
Сегодня на «Таганке» всё идёт своим чередом: гастроли, репетиции, установка кондиционеров, ремонты, премьеры, фуршеты — жизнь. У Виталия Шаповалова внешне всё складывается вполне благополучно: он работает почти во всех недавних премьерах («Шарашке», «Хрониках»), репетирует в «Театральном романе» М.А.Булгакова — давней и осуществляемой со второй попытки работе Ю.Любимова. Есть предложения и из других театров, и от кинематографистов. В кино, кстати, последние годы он почти не снимался. Говорит, что ему и нравственно и физически претит социальная чернуха: «Что ж получается, смотрю по телевизору —не нравится, а если сам в этом приму участие, то всё будет хорошо и правильно?»

«Мастер и Маргарита»
В.Шаповалов в роли Пилата"

При внешнем благополучии, при профессиональной востребованности, он не может похвастаться душевным покоем и ощущением того, что многое достигнуто и сложилось так как надо. «Я расплачиваюсь сейчас. Мне фартило всю жизнь: любимая профессия, лучшие роли, которые я сыграл, лучший театр... Я наигрался. А сегодня от профессии — устал. Она выжимает, а я уже всё в ней знаю...»
Но позволю себе смелость не согласиться. Я думаю, что дело совсем в другом: в обстановке в театре и с театром. Хотя внутреннее ощущение — тоже не последнее, но всё-таки ему не хватает обычной благодарности, ему не хватает солнца, тепла, которые проявлялись бы в стенах его театра.
 ...Когда руководство «Таганкой» принял А.В.Эфрос, Шаповалов вместе с Филатовым и Смеховым ушёл в «Современник». В «Современнике» всё складывалось хорошо. Потому что Г.Б.Волчек — любит актёров, опекает их и каждому даёт понять: ты —талантлив, необходим, ценен.
По возвращении Любимова Шаповалов вернулся на «Таганку»: своя рубашка ближе к телу, и это — истина. Была и ещё причина. Виталий Владимирович — человек благодарный, и он не мог не выказать этого чувства к сцене, где были сыграны лучшие роли, — не вернувшись...
Идёт репетиция «Шарашки». В гримёрке Шапена не работает трансляция. К своему выходу он запаздывает и появляется на сцене по сигналу «внутренних часов» — почувствовал, что пора, хотя сигнала помрежа не слышал. За несколько мгновений до его появления на сцене Ю.Любимов ехидно обронил: «Ну, теперь все мы подождём народного...» Шаповалов об этой реплике ничего не знает, выходит на сцену, быстро ложится на нары (декорация «Шарашки»). Молча.
Ю.Л. — Вы бы хоть извинились, Виталий Владимирович!
В.Ш. — Да что извиняться, Юрий Петрович, я же знаю вашу реакцию на свои извинения: «Мне надоели ваши вечные отговорки...»
Репетиция продолжается…