Юрий Любимов: «Идите и остановите прогресс...». Беседовала Светлана Репина

В уходящем сезоне «Театр на Таганке» отметил свой 40-й юбилей премьерой музыкально-поэтического спектакля «Идите и остановите прогресс» по творчеству поэтов-обэриутов. Это двадцать первая постановка Юрия Петровича Любимова в театре с тех пор, как он вернулся из вынужденной эмиграции в 1988 году. Как и вся поэзия «Объединения реального искусства» (ОБЭРИУ), спектакль построен на условностях, поэтому каждый актер играет сразу несколько ролей.
«Мы утратили таинственную преемственность поэтов. Мы стали калеками. Да, Ахматова благословила Бродского, а Пастернак — Вознесенского, но и Ахматова, и Пастернак были наместниками Серебряного века, а ведь после поколения поэтов Серебряного века пришло поколение Введенского и Хармса, которое осуществило свой неповторимый шаг в поэтическом пространстве, канувшем в Лету на несколько десятилетий», — говорит Юрий Петрович Любимов в предисловии к спектаклю.

Юрий Петрович, почему Вы выбрали именно этот сюжет для юбилея?

В основу спектакля легли стихи поэтов-обэриутов Даниила Хармса, Николая Заболоцкого, Алексея Крученых, Николая Олейникова, Александра Введенского. К сожалению, все они незаслуженно забыты в России. Стихи Введенского так вообще мало кто знает. Среди них, может быть, Заболоцкий наиболее популярный. Наш спектакль о том, что мы не смогли своевременно расслышать. В нем мы не оплакиваем простой, страшной и прекрасной судьбы Введенского и Хармса. Мы оплакиваем недостаточность причастности к этой судьбе. Почему мне не напомнить людям об этом утерянном пласте культуре и не рассказать, как они жили и творили?
Нам не дано было понять одного гения — Малевича, подарившего другому гению — Хармсу, который пришел к нему на прием как к мэтру, свою книгу «Бог не скинут» с надписью «Идите и останавливайте прогресс».

Поразительно то, что Введенский, Хармс писали стихи для детей, а Заболоцкий даже начинал как детский писатель, и такая страшная судьба?

Да, они писали замечательные книги для детей. Но ведь в то время был Маршак и «Дядя Степа». По идеологическим причинам их не приняли, новаторское творчество обэриутов было чуждо и непонятно правительству, которое диктовало вкусы и направления в искусстве. Поэтому посчитали, что будет проще от них избавиться.

Интересно то, что в спектакле актеры в основном заняты в эпизодических ролях, а на первый план выходит ансамбль Opus Posth Татьяны Гринденко. Какую роль играет музыка Владимира Мартынова в спектакле, и как Вы считаете, воспринял бы зритель нервные абсурдные тексты обэриутов без нее?

Насчет эпизодичности ролей я не согласен. Да, все актеры играют в этом спектакле одновременно несколько ролей. Первый раз мы работаем с живой музыкой. Но, я ведь набираю не просто актеров. Они все очень музыкальные, пластичны, и тонко чувствуют поэзию. Поэтому каждый произнесенный ими отрывок или монолог окрашен множеством обертонов. Есть очень яркие молодые артисты, например, Полина Нечитайло. Что касается музыки, то я ведь поставил в своей жизни много опер. У нас все спектакли очень музыкальные. С Владимиром Мартыновым мы работаем вместе вот уже шесть лет. Это очень сильный композитор. А зритель? Зрители все разные. Думаю, что им не нужно что-то объяснять. Понял — хорошо. Все зависит от субъективного восприятия. Некоторые, в основном те, кому уже за пятьдесят, просто не понимают текстов поэтов-обэриутов. Для молодого зрителя они ближе. Хотя среди молодых людей есть, к сожалению, и такие, которые не знают Владимира Высоцкого, более того, они даже «Евгения Онегина» не читали.

Зато в театр ходят?

Да, это уже хорошо. Значит, небезнадежны.

Наверное, сложно работать со стихами, ведь поэзия — живой организм, зачастую без определенного сюжета, а спектакль ограничен временными рамками?

«Театр на Таганке» с самого начала своего существования был поэтическим театром. Я очень люблю поэзию. Судьба мне подарила знакомство и общение с такими выдающими поэтами как Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Евгений Евтушенко.
Как я отбираю материал для спектакля? Здесь уже все зависит от режиссерского мастерства, от четкого понимания задачи, от образа, который сложился в моей голове. «Идите и остановите прогресс» я очень долго обдумывал. Существует некая движущая сила спектакля, она и держит зрителя в напряжении.

В спектакле звучит гениальная фраза «Россия — прекрасная страна, но ее портят русские, русские — замечательные люди, но их портит Россия». Неужели все действительно так безнадежно?

К сожалению, к сожалению, это так. Скажите, пожалуйста — то мы сносим с лица земли храмы, то становимся рьяными верующими. То коммунизм строим, то капитализм, разрушаем памятники, а потом возводим новые. Хочется думать, что в дальнейшем все будет иначе, поумнеем, может быть. Надо работать. Если хотим лучше жить. Нельзя же только расхищать, надо и создавать, созидать.

Ваша предпоследняя премьера — поэтический спектакль «До и после» по произведениям поэтов Серебрянного века. Жанр постановки Вы характеризуете как «бриколаж». Что это — цитаты, отрывки из стихов?

Игра ведется скорее не с текстом, а с контекстом. Это антиколлаж, мелкая безделица, отскок шара рикошетом в бильярде. Процесс творческого сопоставления, рождающий новую моду и создающий свой стиль. Человек, занимающийся мелкооплачиваемой работой, по-французски «бриколер», а по-русски «бриколажник».

Юрий Петрович, как Вы относитесь к современной поэзии, и есть ли у Вас любимые современные поэты, те, кого хочется именно прочитывать, так, как Ахматову, Бродского?

Да, я читаю современных поэтов. Я член жюри премии имени Бориса Пастернака. Есть, конечно, есть интересные поэты. Им мы и вручаем премии, на даче Бориса Леонидовича, в Переделкине. С Борисом Леонидовичем я встречался много раз, а совсем молодым играл Ромео в его переводе.

Сейчас кто-то говорит о театральном кризисе на рубеже веков, кто-то о том, что театр стал сугубо режиссерским, что в театры ходят на режиссеров, нет выдающихся актеров?

Наоборот, посмотрите, сплошные антипризы. Собрали трех-четырех актеров, сыграли спектакль? К нам идут прежде всего как в «Театр на Таганке». У нас были Высоцкий, Славина, Филатов. Есть Валерий Золотухин, Юрий Беляев, очень много молодых талантливых актеров, мои студенты — третьекурсники уже заняты в спектаклях. Три года назад меня пригласили преподавать в ГИТИС, так вот некоторые из нынешних студентов умудряются даже играть главные роли.

А в 1963 году Вы преподавали в Щукинском училище?

Да, также со студентами третьего курса училища я поставил спектакль «Добрый человек из Сезуана» по Бертольду Брехту. Через год этим спектаклем открылся новый театр драмы и комедии — «Театр на Таганке». Знаете, я ведь поменял профессию в сорок пять лет. Я был зрелым артистом, много сыграл в театре и кино. На это нужно было решиться. Не просто — там поиграл, здесь что-то срежиссировал. Это был очень серьезный и ответственный шаг.

«Добрый человек из Сезуана» стал своеобразным символом Таганки?

Ну, символ, не символ, есть такие спектакли, как мхатовская «Синяя птица», которая идет уже почти век.

Театр на Таганке — единственный театр, который не приглашает режиссеров, при этом выпускает интересные премьеры. Допускаете ли Вы мысль, что рядом с Вами будет ставить свой спектакль другой режиссер?

У нас и цели такой нет. Зачем?

Юрий Петрович, у Вас есть мечта?

Ну, какие в моем возрасте могут быть мечты. Проснулся с утра, солнышко за окном, уже благодарю Всевышнего за это. Вот надо съездить всей семьей в Будапешт, к матери Каталин, у нее юбилей — не много ни мало 90 лет.
Радуюсь за сына.

Ваш сын Петр как-то связан с театром?

Боже упаси. И это хорошо, что его трудовая деятельность не связана с театром. Хотя в детстве, несомненно, талант у него был. Любил он изображать всех. Помню, как он Раскольникова изображал, по-моему, это было в Вашингтоне. Просил, чтобы я с ним репетировал. Очень настойчиво.
Петр знает пять языков, поэтому сложностей в общении и с выбором местожительства у него нет.

Юрий Петрович, а Вы не расскажите, что Вы задумали на предстоящий сезон?

А это секрет. Видите, сижу вот, рисую. Рисовать я не умею, поэтому небольшие наброски получаются. Скажу только, что это будет проза. Жесткая проза. Пожестче, чем та фраза, которая Вам понравилась из «Обэриутов».