Московское Управление культуры. Стенограмма обсуждения спектакля Театра драмы и комедии на Таганке «Послушайте» (композиция о Маяковском). 17 мая 1967 года

Председатель – Н. К. Сапетов

Председатель. Этот спектакль обсуждался 13 апреля, были сделаны замечания и был дан срок, чтобы эти замечания были учтены. Его вновь смотрели 15 мая. Обменялись мнениями и решили сегодня заняться более конкретным обсуждением. Слово представляется т. Янсонасу.

т. Янсонас. Сегодня мы уже вторично обсуждаем спектакль «Послушайте». Первый раз его обсуждали более месяца назад. Тогда почти все присутствующие отметили, что спектакль, поставленный Юрием Петровичем Любимовым, бесспорно интересное явление на нашем в общем-то не очень интересном театральном фоне. Был высказан целый ряд пожеланий и предложений, часть которых должна была идти на улучшение этого спектакля.

Мы должны отметить, что театр и Ю. П.  Любимов, в первую очередь, очень требовательно и принципиально подошли к предложениям, высказанным при обсуждении и уже на следующий день после обсуждения Юрий Петрович пришел сюда и сообщил о мерах, которые он собирается предпринять, чтобы спектакль стал лучше и интереснее в соответствии с высказанными замечаниями. Поэтому для товарищей, которые не в курсе дела, хочу напомнить о высказанных замечаниях, которые были осуществлены в последних двух спектаклях, которые мы видели. Я назову основные принципиальные вещи, которые сделал театр и Любимов – прежде всего. Полностью включена 8-я глава поэмы «Хорошо», о субботниках в теме революции, включен целый ряд кусков из автобиографии Маяковского «Я сам», о его революционном прошлом, включены полностью стихи о Кузнецстрое («Рассказ Хренова»), снят целый ряд моментов, о которых говорили, что это идет на излишнее, ненужное будирование публики. И позавчера, и вчера мы могли увидеть тот спектакль, который был сделан с учетом наших замечаний.

Все это говорит о том, что театр весьма принципиален, весьма внимательно работает и продолжает работать над предложениями, которые выдвигает руководство, принимая то, что считает необходимым для улучшения спектакля, но отметая то, что вызвано соображениями иногда частного порядка, иногда вкусами людей, высказавших эти предложения. И такой факт, когда позавчера смотрели спектакль и тов. Владыкин предложил в Зарубежный цикл стихов включить стихи об Америке, то были включены стихи из  «Христофора Колумба» (1925); этот факт говорит о том, что театр творчески подходит к нашим предложениям и старается продуктивно их использовать. Я видел четыре спектакля «Послушайте», читал и сравнивал различные варианты композиции и считаю, что такой факт, что каждый текст, оставаясь очень похожим, каждый раз меняется, говорит о том, что театр ищет каждый раз максимально интересного, максимально творческого решения этой сложной и очень большой проблемы, которая называется В. В. Маяковский.

На предыдущем обсуждении многие товарищи и я говорили, что спектакль «Послушайте» – это хороший, настоящий партийный спектакль, посвященный 50-летию советской власти.

Мы исходили из того, что театр, и в первую очередь, авторы композиции – Любимов и Смехов   сумели показать нам живого Маяковского, поэта Революции, поэта-трибуна, поэта-лирика, поэта-сатирика и, в первую очередь, поэта-борца. <…>

… основой спектакля стала поэма «Хорошо», В спектакль вошли почти полностью шесть центральных глав поэмы. «Владимир Ильич Ленин» и «Про это», ставшие хрестоматийными стихи «Разговор с фининспектором», «Домой», «Юбилейное». Кроме того, в композиции использованы отрывки из трагедии «Владимир Маяковский», поэмы «Облако в штанах», «Войны и мира», «Человек» и т. д., стихи, к которым мы привыкли и которые мы знаем.

И самое удачное – с этих стихов действительно сорван «хрестоматийный глянец». Они ожили, стихи, которые нам много лет впихивали в горло.

Вы думаете, что конкурс чтецов, показанный театром, это штука? Как бы не так? Десять лет тому назад мои одноклассники и я примерно так читали на уроке «Стихи о советском паспорте» и получали оценку «отлично».

Спектакль необходим нам не только тем, что научит учеников любить Маяковского, но и тем, что многих учителей научит понимать Маяковского.

А все же главное в спектакле – это образ Маяковского и его революционная мысль. Судьба Маяковского – судьба трагическая. И от этого мы никуда не уйдем. И не надо пытаться от этого уходить.

Театр, имея под боком у себя музей Маяковского, где хранятся гораздо более печальные и трагические факты биографии поэта, оставаясь верным истории, поступил тактично и точно в выборе биографического материала. Хорошо, что театр не клюнул на удочку и не уцепился за фразу «любовная лодка разбилась о быт». Иначе мы имели бы печальную попытку посплетничать о судьбе поэта, намекнуть на нечто этакое и создать по рецепту, высмеянному самим Маяковским:

«Он» и «она» да «луна» – да плюс – фон из

революционных героев и героинь.

«На что жалуетесь?»

А ведь на прошлом обсуждении кто-то (я не помню) и напоминал нам об этой фразе.

На сегодняшнем обсуждении мы должны окончательно решить судьбу этого спектакля. Дальше задерживаться мы не имеем морального права. К решению этого вопроса мы должны подходить с высоких партийных позиций.

Товарищи, которые смотрели этот спектакль два раза были свидетелями того, что эти два спектакля это две совершенно разные вещи.

Сегодня надо серьезно подумать над нашими замечаниями и претензиями и не будем искать ереси там, где ее не может быть.

Я не случайно говорю об ереси, потому что знаю, что есть товарищи, которых физзарядка испугала и которые видят в этом дискредитацию работы Ленина «Шаг вперед, два шага назад».

Поэтому давайте говорить сегодня всерьез и конкретно. Замечания по данному спектаклю у меня остаются до сих пор, в прошлый раз я говорил о трех замечаниях. Первое и основное замечание, о котором я говорил в прошлый раз и оставляю его на сегодняшний день, считая его не до конца осуществленным, – это диспут в Плехановском институте, что театр делает, показывая диспут, это исторически правильно и стенографически зафиксировано. Но если театр в данном спектакле имеет единственную возможность показать остроту борьбы вокруг Маяковского, то, может быть, не стоило акцентировать, что это – последнее его выступление, а показать более остро борьбу за и против Маяковского. Вчера звучали стихи Корнилова, которые читала Славина, которые сыграли положительную точную роль в спектакле. Тем не менее, я считаю, что эта масса, которая остается безликой, она протестует, но у противников Маяковского есть слишком много активных аргументов. Нужно было противопоставить что-то более серьезное и глубокое. Это мое серьезное замечание по вчерашнему и позавчерашнему спектаклям.

Второе – я считаю спектакль «Послушайте» очень серьезным и глубоким и вряд ли стоит театру идти на такие вещи, чтобы легко будировать публику. Мы говорили и на прошлом обсуждении и вчера опять появилось стихотворение «Юбилейное», и Высоцкий взял неверную интонацию: «И жить можно», так же, впрочем, как и Золотухин в «Мистерии Буфф». Нельзя допускать такие вещи, потому что спектакль очень серьезный, по-настоящему крупный, интересный и острый. Стоит ли такими вещами заниматься в серьезном спектакле? Юрию Петровичу нужно самому посмотреть на эти вещи.

И последнее замечание, касающееся первой части, когда построен социализм и начинается конфликт с мещанами, обывателями и Маяковский наносит им настолько сильный контрудар, что этой обывательщине стоило дать еще какую-то силу, иначе они оказываются очень быстро и легко разгромленными, это нужно было обострить.

И несмотря на это, все-таки театр Драмы и Комедии создал интересный, партийный спектакль о Революции, о Маяковском, и театр мог бы сказать словами Маяковского «Не втыкайте в работу клинья». И у нас, и у вас и мысль одна и одна генеральная линия». Об этом нужно все время помнить.

Тов. Ушаков Александр Миронович, канд. филол. наук, ученый секретарь ИМЛИ, маяковед. Я не посетил первый спектакль, мне трудно говорить о работе, которую проделал театр за это время.

О спектакле, который я видел, у меня противоречивое мнение. Я был восхищен самой постановкой. Я не мог представить, что текст Маяковского можно перевести в сценический план. Я не могу не отдать этому должное и не могу не выразить своего восхищения. Некоторые сцены «рай» и др. сделаны очень интересно. На эту тему можно было бы говорить очень долго. Много актеров очень хорошо читают. Я хочу отметить Золотухина, прекрасно читает Смехов, также и Славина.

Мне хотелось бы сказать о том, что вызывает раздумья и сомнения и могу высказать советы, которые могут быть приняты коллективом театра.

Выступавший передо мной товарищ правильно сказал, что спектакль создает образ Маяковского. Он говорил о том, что у Маяковского была трагедия. Была ли трагедия, если была, то в чем она была? Существует много точек зрения, в чем сущность трагедии Маяковского.

Самый замысел – «снять хрестоматийный глянец» с Маяковского – очень правилен. Показать разных Маяковских очень правильно. Введено в спектакль несколько фигур, которые представляют Маяковского – это очень верно.

Когда я смотрел спектакль, я заметил, что одна очень важная линия все его работы выпала из спектакля <…>. Маяковский не только певец революции, но он певец социалистической революции. Он прочувствовал героизм революции. Наступили 20-е гг, когда закладывались основы социалистической революции. Поэма “Хорошо” – главы 17, 19 – являются принципиальными. Я не буду перечислять все стихи (Перечисляется ряд стихов). Стихи  эти не равноценные. Есть более и есть менее удачные. Во всяком случае без этого нет Маяковского, которого мы знаем и который занимает то место в истории нашей культуры и поэзии, о котором мы говорим. Здесь есть только наметки, только 2 строфы из 17-й главы поэмы. Если не будет целой линии в спектакле, произойдет очень существенный сдвиг, выпадает что-то главное из Маяковского, без чего нельзя его понять. Это первое мое замечание. Второе замечание – хорошо, что Маяковский показан как поэт бунта, полемики, прекрасно развернута его сатира. Существует один Маяковский, вне литературного окружения, существуют какие-то оппоненты Маяковского, берутся высказывания критики, причем негативного порядка, на сцене выведены обыватели, которые не понимают Маяковского. И сцена в Политехническом музее намечает тему, что среди читателей были разные люди. Сама идея одиночества Маяковского в этом смысле неправильна, потому что Маяковский в литературной среде не был одинок. Я не говорю уже о людях ему близких, как Асеев. Но возьмите таких поэтов, как Светлов, который был в орбите внимания Маяковского и его стихи “Гренада” первым цитировал Маяковский за границей, или такие крупные деятели искусства, как Мейерхольд, Шостакович, читайте воспоминания И. Ильинского, который говорил, что присутствие Маяковского всегда ко многому обязывало, что Маяковский развивался в области определенной духовной среды, во многом близкой ему. <…> были люди, которые ему возражали. Но одиночества Маяковского, как такового, не было, но отношения были очень сложные. Не было вакуума вокруг Маяковского. А тут этот вакуум существует. <…>

Что касается критики, которая здесь использована, все это, конечно, сделано не случайно, а подчеркивает трагедию, хотя трагедия, если она была – была более сложной – критика негативна.

Если взять критику двадцатых годов – Зелинский, Ермилов, Полонский и другие (Зелинский очень широко цитируется), то надо сказать, что критика была не только такая. Т. Луначарский очень высоко оценивал Маяковского.

Маяковский трепал Зелинского еще больше.

Раньше были исторические другие соотношения в этом смысле. Даже если взять критику – не было единого фронта, были бреши, и она была неоднородна. Читатель был случайный, как и сейчас, и во всяком случае были люди, которые понимали и принимали Маяковского. Были споры, тогда и сейчас. Было колоссальное количество людей, которые восхищались Маяковским и которые шли на его вечера. Не учитывать этого момента мы не можем – тогда будет другая картина, чем та, которая была.

Маяковский представлен в каком-то вакууме, одиночестве.

Относительно трагедии Маяковского – раз человек застрелился, значит трагедия была. В чем трагедия Маяковского?

Анализируя все документы, которыми мы располагаем, можно ли ответить на вопрос – почему Маяковский застрелился?

Сама постановка вопроса неправильна.

Если человек пишет письмо, что я застрелюсь потому-то и оптому-то, можно очертить круг, который привел человека к смерти.

Что касается Маяковского, то было много сложных причин, конечно, и травля, и личные неудачи, и какая-то доля, что «Баня» была так поставлена. Было очень много обстоятельств – и несчастная любовь и т. д. И это создает драму или трагедию. Но говорить, что только поэтому он застрелился, нельзя. Здесь же возникает такая мысль, что Маяковский работает на революцию и натыкается на непонимание обывателей. Эта сцена сделана сильно. Я без восторга отношусь к книге Перцова, но другое ощущение возникает. Для Маяковского вступление в РАПП перед смертью имело колоссальное значение. А его смерть передать в этом спектакле невозможно. Но если говорить о смерти, то не учитывать этот момент невозможно. Такая проблема стоит перед зрителем и перед спектаклем, в чем трагедия Маяковского. Писали, что трагедия Маяковского в том, что он опередил свое время, и его не поняли. Писали, что он был лирик и должен был подавлять свое лирическое дарование и писать о том, что было необходимо конкретному дню. Другие говорят, что трагедия в том, что разрушились все его личные отношения. Если начнем на эту тему говорить, то нужно говорить очень точно, даже если идет разговор поэтическими или художественными средствами.

Две вещи вызывают у меня более активное возражение.

1) Я должен сознаться, что не знаю этой фразы, что всякая партийность – порядочность. А партийность гораздо более глубокое понятие. Эта формула не выражает всей сложности мысли, которую Ленин вкладывал в понятие партийности. Конечно, партийность – это и порядочность, и искренность. Но не всякая порядочность является партийной. Ленин вкладывал другой смысл в понятие партийности. Он имел в виду, что на определенном этапе исторического развития от художника и от искусства требуется понять всю сложность процессов, происходящих в мире/

Вторая фраза вызывает возражения – это цитата Пастернака о Маяковском.

Эта фраза  из его автобиографии. Это не соответствует реальным процессам, которые происходили после смерти Маяковского – было ли возможно то, о чем говорит Пастернак.

Что касается Пастернака, его отношения к Маяковскому в двадцатые, тридцатые годы менялось, эта фраза из автобиографии написана гораздо позже и ее не следует вводить в спектакль. Она не выражает всей сложности отношений Маяковского к Пастернаку и она хронологически сильно сдвинута.

Для Маяковского революция была тем этапом, когда все меняется в его творчестве. Заслуга книги Паперного в том, что она показывает, как после революции происходит колоссальное изменение в творчестве Маяковского.

Происходит революция. Вы монтируете стихи различных периодов.

Это раздел, с которого началась новая жизнь поэта. Была совершенно другая трагедия. Трагедия одиночества была снята революцией.

Облик Маяковского возникает такой, который вызывает какие-то возражения.

Я, конечно, понимаю, что спектакль – это не исследование <…> Мы не можем к спектаклю предъявлять тех требований, которые предъявляем к исследованию, к книге.

Здесь возникает какое-то образное сходство и какая-то проблема, и к чести создателей спектакля, нужно сказать, что это спектакль интеллектуальный и философский  <…>. Он заставляет думать, что не всегда бывает в театре.

Тот образ и те проблемы, которые возникают, создают несколько искаженный образ Маяковского, с моей точки зрения, приемом одиночества  <…>.

Что объективно получается? Существует огромная критическая литература о Маяковском за рубежом, и об одиночестве его говорят. Они сейчас не могут опровергать, что он был поэтом революции, но они говорят, что он был поэтом революции вначале, а затем делал это через силу, и не в этом его искренность поэта выражалась. Мы должны быть очень точными, потому что будут смотреть и читатели, и школьники, и спектакль очень впечатляет и оставляет в душе такие представления, которые не могут быть поняты. У меня такие выводы. С одной стороны, я очень положительно отношусь к спектаклю, с другой стороны, считаю, что в него нужно внести какие-то коррективы, которые создали бы более точный образ Маяковского, который более точно соответствует действительному образу поэта.

(Любимов. Это в Вашем представлении).

Да, я выступаю от своего имени. В противном случае этот спектакль может сыграть негативную роль в том виде, в каком он существует сейчас.

Председатель. Слово имеет А. А. Аникст.

А. А. Аникст. А я думаю, что то, что происходит, является нормальным по отношению к театру на Таганке. Его спектакли всегда вызывают горячие споры, возражения, дискуссии, вокруг них возникают литературные, театральные, идеологические бои. <…>

(Председатель. Но я против бестактности).

Нужно наши споры ввести в такие рамки, чтобы они носили конкретный и деловой характер.

Я расхожусь в оценке спектакля с А. М. Ушаковым. Мне спектакль нравится не только и не столько своей формой, сколько своим содержанием. В отношении формы я бы сказал, что я уже большего жду от театра на Таганке, каких-то новых движений и открытий оформления, по сравнению с тем, что мы имели до сих пор. Но во всяком случае, что касается самого характера спектакля, он меня порадовал тем, что в ней была действительно найдена та струя жизни и деятельности Маяковского, которая позволила создать не просто вечер декламации произведений Маяковского, а показать развитие Маяковского как драматическое, полное борьбы и противоречий.

Большой удачей театра является то, что хрестоматийный образ Маяковского, который был создан для школьников, не самых старших классов, этот образ должен уступить пониманию этой сложной и противоречивой фигуры. Сколько в нем было разного, как он боролся с самим собой и как он боролся с окружающими.

Театр до чрезвычайности смягчил реальную историю Маяковского, которую знает все мое поколение.

Я впервые прочитал Маяковского в 1922 году. Лев Кассиль тоже расскажет, что мы любим этого поэта-бунтаря, ломавшего привычные понятия. Это был поэт, который вторгся в действительность, который писал плакаты, рекламы. Это был человек удивительно новый для тогдашней поэзии.

Как ни странно, в партийной критике к нему было отрицательное отношение. В двадцатые годы, в пору расцвета поэзии Маяковского Российская ассоциация пролетарских писателей (Авербах, Ермилов) занимала резко отрицательную позицию против Маяковского.

Маяковский всегда осуждался. Крупные литературно-общественные журналы “Новый мир” – выступал против Маяковского; “Красная новь” – тоже относилась к Маяковскому отрицательно. Также журнал “Печать революции”.

Три ведущих литературных органа, которые возглавляли коммунисты, не принимали Маяковского.

Костров прививал Маяковского. Он сделал его поэтом молодежи. Маяковский мог проводить большую партийную работу.

Хотели ли мы, чтобы Любимов нам это показал? – Нет. Сейчас не время.

Надо было рассказать, как обстояло дело в те годы, как партийные работники вели неправильную политику и как не выполняли постановления Центрального комитета об отношении к литературной работе.

Таким образом, если уж подходить с исторической точки зрения, то мы можем сказать, что Театр на Таганке эту сложную проблему пока что снял. И я скажу со своей стороны, что он поступил правильно. Сейчас еще не время все это показать и обнажить. Но можно постепенно показать и приучить к тому, что утверждение поэзии Маяковского не происходило так, как это представляют школьникам, которым дают Маяковского в программе.  Для этого нужно было, чтобы прошло несколько лет после его смерти. А при его жизни Маяковский был поэтом, который, борясь за партийную линию в искусстве, не встречал должной поддержки с той стороны, где он должен был бы эту поддержку получить. Вот в чем была большая трагедия и важнейшая противоречивость в судьбе Маяковского, как видели те, которые читали каждый раз в газетах, все органы, которые касались вопросов литературы.

Теперь о сложности и противоречивости Маяковского, как они раскрыты.

Дело в том, что Маяковскому действительно нужно было преодолевать большую косность не только каких-то людей, консервативно настроенных по отношению к поэзии, но и у читателя из масс. Это факт, ия считаю, что великая историческая заслуга Маяковского как поэта заключается в том, что он вышел на трибуну, он смело шел навстречу массе, больше, чем любой  другой поэт – новатор начала 20 века, он всем проложил дорогу, потому что не боялся столкновений с людьми, которые не понимали новых течений в поэзии. Это была большая борьба, большая черновая работа по воспитанию народного читателя, слушателя и зрителя. И Маяковский эту борьбу провел. Она была полна драматизма и противоречий, ее прекрасно описал Л. А. Кассиль. Я сам присутствовал при многих таких столкновениях, и всегда было так, что выступление Маяковского – это был бой. Политический и эстетический.

Интересно, что люди, которые выступали против эстетики Маяковского, в конечно счете оказались и против его политики. И Маяковский вел эту борьбу и в общем выигрывал. Он завоевывал все больше людей для гражданской поэзии, участвующей в классовой борьбе и в строительстве социализма. И то, что в спектакле это есть, – это правильно.

Для присутствующих здесь, которые всю жизнь посвящают работе по художественному и идейно-художественному воспитанию масс, не секрет, что и сейчас приходится преодолевать косность в отношении к ряду новых явлений в искусстве. И это естественно, потому что если мы к чему-то привыкли и является что-то новое, то перевоспитывать зрителя и слушателя очень трудно. Это большая борьба. И то, что в спектакле Маяковский раскрыт с этой стороны, – это большое достоинство и носит злободневное звучание. Эта борьба, которая и сейчас ведется передовыми деятелями искусства, потому что и сейчас будем сталкиваться и это всегда будет, это вечное противоречие развития искусства, новое не всегда завоевывается, даже если оно хорошее. Потом все будет пониматься и признаваться. И Пушкина, если разобраться по-настоящему, не все сразу поняли и признали  <…> Если взять старое дореволюционное издание, на которое мы любим ссылаться, это собрание критических статей о Пушкине, которое составил --------------- . Он собрал все критические замечания про Пушкина, и оказалось, что не всегда он был так хорошо понят, как мы представляем себе.

И драматизм этой борьбы стал в спектакле одним из центральных мотивов, и с этим я согласен. Это сделано правильно, и об этом мы можем сейчас говорить полным голосом. Это тема, которая будет всеми понята и которую можно в спектакле очень хорошо раскрыть и донести.

Мне, наоборот, показалось, что в отличие от фактов, личная тема могла быть еще больше прочерчена, чтобы еще полнее показать, как неразрывно связаны личная и общественная темы, Маяковский-поэт и гражданско-общественная жизнь были бы более органичны.

К сожалению, у каждого искусства есть свои рамки и границы и нарушать их очень опасно.

Создается кино в 4-5 сериях, я считаю, что кино должно быть самое большое односерийным. Спектакль нельзя делать бесконечным.

Мне кажется, что спектакль построен экономно.

“Маяковский” – большая и драматичная поэма. Маяковский живет и продолжает бороться против бюрократизма, против догматики, против мещанства – это не спектакль, который обращен к прошлому. Этот спектакль продолжает жизнь Маяковского. Гражданственный пафос составляет пафос этого спектакля. В нем чувствуется большая, трепетная, живая душа Маяковского.

Председатель. Слово имеет В. Г. Комиссаржевский.

В. Г. Комиссаржевский. Я не мог быть, когда вы приглашали главных режиссеров и с удовольствием принял приглашение театра, чтобы компенсировать свое отсутствие. У меня есть также два далеких воспоминания о Маяковском. С частью того следственного материала, о котором вы говорили, мне удалось неожиданно столкнуться. Женщина, из-за которой по очевидному сюжету рухнул Маяковский, это актриса нашего театра Вероника Полонская. Я помню, как зимой во время войны я ставил один спектакль. Мы много говорили о Маяковском, и в эту ночь она мне прочла свои показания, которые были даны после смерти Маяковского. Я не буду сейчас о них подробно рассказывать, хотя это интересно. Это очень простые, вечные между мужчиной и женщиной отношения. Я ставил «Пушкина», и это для меня обернулось Натали, но другим периодом. Но в сущности был этот же механизм. В какой-то степени здесь я согласен с Аникстом, когда я мальчишкой почувствовал Маяковского неизмеримо большим воспоминанием для меня, определяюще большим, чем этот сенсационный документ, было другое. Когда я окончил в 1930 году школу, мне было 16 лет, мы мальчишками бегали в клуб писателей. Я угодил в один  вечеров на последний день выставки работ Маяковского «20 лет работы», и я увидел это блистательное отсутствие писателей на выставке; как бродил Маяковский, окруженный молодежью – он даже со мной поздоровался, я был совсем мальчишкой; мы окружили его. У него была тоска по общению. Мы стояле вокруг него, и он здоровался со всеми в округе. И потом, в этот же вечер, был литературный капустник, посвященный открытию клуба писателей. Я его хорошо помню, почему мне и стал близок вчера спектакль Любимова. Это было такое литературное кабаре-обозрение, которое вели Типот и Инбер, посвященное литературному музею 2000-го года, в котором показываются литературные древности. В третьем ряду сидел Маяковский. Это было 12 апреля 1930 года. Им было написано уже последнее предсмертное письмо. Мы – мальчишки – нагло устроились около него и больше глядели на него, чем на сцену. Вынесли на сцену два топора, и Типот говорил: этим топором Родион Раскольников убил старуху, а этим топором старуха убила Раскольникова, ибо он, введя пятидневку, уничтожил воскресенье. Затем вынесли бюстгалтер и Вера Инбер сказала, что это единственное, что осталось от поэта Уткина. Дальше на сцену вынесли две с половиной урны-плевательницы.

Типот сказал следующее: «А в этих урнах покоится прах великого поэта Маяковского. Поэт был так велик, что прах его не уместился в одной урне. На этих урнах поэт просил написать свое любимое стихотворение: «Товарищи люди, будьте культурны, на пол не плюйте, а плюйте в урны».

Мы смотрели на него – он со странным спокойствием смотрел на сцену. Через два дня он застрелился.

Когда мне было 18 (?) лет, я почувствовал эту огромную (на своем мальчишеском языке), эту высокую трагическую тему.

Я стал свидетелем вечного боя с монументальным мещанином, который нам и сейчас мешает в жизни.

Эту драматическую борьбу театр Любимова и его актеры воплотили в полном соответствии с  исторической действительностью.

Важно одно – нам сегодня этим проверить себя. Поэзия существует для того, чтобы случилось новое, редактируют его для того, чтобы ничего не случилось – так говорил Маяковский.

Случилось новое и новое, соответствующее исторической правде.

В спектакль Любимова входишь не сразу. Я не сразу принял его язык. Значительная часть первого отделения ушла на это.

Но потом уже в первой части стали очевидны две вещи, которые делают для меня дорогим этот спектакль. Они очень важны, они решающе нужны. Я скажу об этом в конце. Они важны и для той западной концепции, о которой вы справедливо говорили.

Я видел спектакль только вчера, в него вошло уже многое от подсказанного на предварительном обсуждении, от работы Московского Управления культуры. Я говорю о вчерашнем спектакле. Прежде всего великолепное изобретение театра – Маяковский разный и единый в этих ипостасях. Это удивительно хорошо и очень верно. Тут сидят друзья Маяковского, один из них Л. А. Кассиль. Я не знал Маяковского лично, но понимал, что это и полемический, и гневный Маяковский, и страшно незащищенный Маяковский, которого играет Золотухин, ранним. Мне рассказывал администратор, что Маяковский, который блистательно выступал на этой площадке Москвы, затем уходил за кулисы, садился на пол и плакал. Такую незащищенность и ранимость показал этот спектакль и я понял эту грань Золотухина. Это очень интересно, потому что здесь случилось новое, потому что возникли в пяти ипостасях выраженные суть и душа Маяковского. Сама суть характеров этих людей могла бы быть еще более контрастна. Но то, что делали Золотухин и Смехов, очень важно, мне так понравилась сама суть. Все время вбивают и для целого поколения это было так, что это развязный, громкий, орущий Маяковский, все орет и орет.

Я был на последней репетиции Станиславского, как он слушал мальчика, который читал Маяковского и как после этого Станиславский говорил о Маяковском.

Мне безумно понравилась эта яхонтовская традиция, что это ближе к тому, как я слышал Маяковского у Яхонтова. Это нужно очень ясно сказать, потому что случилось новое, и Маяковский стал вдруг таким простым, таким по-человечески проникновенным. И у него жило всегда желание быть понятым своей страной, и не оценить этого нельзя, потому что случилось новое, это очень важно. Доже в 1-ой части это стало для меня очевидно. Эта революция необычайно близка по фактуре Маяковскому. Тогда возникла эта компания каменщиков строителей в красных передниках, плакаты Маяковского, необычайно близкие к его эстетике, эти ленинские секунды в 1-й части. И это – победа не самое главное; Маяковский так же, как образ всего спектакля, созданного Любимовым вместе со Стенбергом, в этом весомом бракосочетании слов, в самой сердцевине поэзии, в вареве, в котором она возникает. Это необычайно талантливо.

Дело не в тех или иных репликах. Разве в репликах дело. Дело в том, что дух Маяковского виден.

Вторая часть меня захватила и убедила – тогда возникла битва Маяковского с обывателем, с мещанином, со всем антимаяковским.

Я знаю, что Маяковский рекомендовал режиссерам изменять стихи, наполнять их сегодняшним смыслом.

Важно совсем другое. Во втором отделении уже великолепнейшая находка.

Важна борьба Маяковского со совими противниками.

Мне пришлось много ездить по всему свету. Возникали встречи. В частности, в Америке встреча с Якобсоном. Здесь самая суть спектакля.

Якобсон и примыкающие слависты избрали трагедию и видели ее в том, что он наступал на горло собственной песне, он убивал в себе лирика.

У меня просто как у зрителя – основное решающее ощущение от спектакля – мужественная, человечная душа Маяковского абсолютно необходима была революции. Она была для него естественна и с этой естественностью он писал о любви и не наступал на горло своей собственной песне.

Сцена смерти сделана великолепно.

Мольба к революции, для которой он готов идти куда угодно.

Вот с каким выводом я ушел со спектакля.

Самое дорогое для меня не это. С того времени, как я увидел в театре Любимова спектакль Брехта – я увидел чрезвычайную одержимость театра.

Брехтовский спектакль! Как ребята взвинчены в этом спектакле. Это самое замечательное и в этом спектакле Маяковского.

Поэтому я пришел сюда, чтобы сказать, что видел спектакль о Маяковском, спектакль, не несущий одиночества и такого рода меланхолию и печаль, а спектакль, заражающий очень верным пониманием этого действительно грандиозного поэта.

Председатель. Слово предоставляется В. Фролову.

В. Фролов. Почему-то позиция молчания – это золотая позиция. Если она повседневна и ежезаседательна, она становится уже плохой.

Я давно не испытывал такого потрясения – душевного, человеческого, глубокого, как на этом спектакле.

Я могу сказать, что вся моя жизнь прошла с Маяковским. Я моложе товарищей, которые имели огромное счастье его знать и видеть. Но я об этом не буду сейчас говорить, потому что это слишком общеизвестно. Прекрассно говорил Комиссаржевский, и я с ним во всем согласен.

Я хочу сказать, что профессиональный, революционный по-человечески, по-партийному, это спектакль, которому всем нам надо радоваться, и партийным и непартийным. Ему может не радоваться тот, кто или не понимает, или боится за свое положение, или действительно боится ответственности за этот спектакль. Здесь же ответственность театра, и людям, которые это делают, нужно больше доверять не на словах, а на деле, потому что спектакль настолько граждански сделан, настолько душевно, искренне и революционно… Я не буду рассказывать все, что нужно рассказывать здесь. Удивительно, когда начинаем раскладывать это очень цельное произведение на какие-то пункты. Я понимаю т. Ушакова, он – человек, знающий Маяковского <…>. Он подошел к спектаклю не как зритель, а как исследователь Маяковского, которому кажется, что нужно в спектакле еще что-то, нужна среда и атмосфера и т. д. Мы все это отлично понимаем. Но мы знаем также, что люди создают произведение искусства, которое должно цементироваться из всего: из политики и страстей, эмоций, идей, художественности и, прежде всего, театральности.

И это все прекрасно сделано. Прекрасно по замыслу, по выполнению, по рисунку.  Все что касается любви – «Облако в штанах» – все это произвело впечатление. <…>

Во всем спектакле раскрывают Маяковского как революционера.

Мне полагается говорить как критику. Мне хочется сказать, что у меня радость, что есть у нас такой театр, и эту радость не надо омрачать.

Мне трудно, как театральному человеку, подумать, что в этом абсолютно точном в основных положениях спектакле, надо что-то сделать, что-то дополнить. Спектакль ясный, точный.

Лев Кассиль. Я смотрел этот спектакль как человек, влюбленный в творчество Маяковского, как человек, который был счастлив дружбой с Маяковским.

Это желанный спектакль, он необходим как воздух. Это второе пришествие Маяковского.

Сегодня молодежь, которая заполняет спортивные стадионы, эта молодежь считает, что был казенный поэт Маяковский, потому что в школе читают «Я гражданин Советского Союза».

С этого начинается. И меня беспрерывно тащит в школу хороший молодой учитель, который не может справиться с этим не закономерным, ничем не вызванным равнодушием к Маяковскому. Маяковский оказывается только хрестоматийный, плакатный. А я прихожу и читаю им (читает стихи Маяковского). Они этого никогда в руки не брали. Я прочел последнюю часть и оказалось, что они не знают Маяковского. Маяковского нужно вернуть на то место, которого он заслужил в истории нашей революционной поэзии не только на памятнике, но и в сердце каждого советского человека. И спектакль выполняет эту благородную роль. Этот спектакль решен многогранно, изобретательно. Нельзя протсо сыграть Маяковского в спектакле. Это спектакль о Маяковском-поэте, не поэзии Маяковского в полувековой истории жизни нашей страны. И это выполнено великолепно. Кроме того, этот спектакль, как и всякий боевой спектакль о таком явлении, как Маяковский, повернут и на сегодняшний день. Он призывает беречь то талантливое, свежее, рвущееся за пределы обыденности, что служит революции, но может быть сначала не понято околопартийными кругами. Спектакль призывает к бережности, к сердечному вниманию к новому, талантливому, что служит революции. А о том, что маяковский служит революции, вопроса нет. Это признанное служение стихами революции, и это полностью удалось театру и тем, кто составил сценарий, и актеру, который играл в яхонтовской манере. Он читал так, как должен был бы прочитать Маяковский. Остальные все пыжатся, нажимая на басы. Тут Маяковский очень тактично показан.

Я также хотел бы больше лирической струи, с другой стороны, подумал: лучше будем тактичны.

Мы не можем ни тут, ни в другом месте решить вопрос, что вызвало смертельную трагедию Маяковского. Я не знаю, никто пока еще этого не знает. Но расшатало Маяковского непризнание. Тут была и горечь рухнувшей любви, и парижская история, и дома было что-то неладно. Не будем заглядывать туда, куда не нужно заглядывать. Громада этой поэзии была подточена и непониманием, и мещанской злобой, и неприятием бюрократическим, и в конце концов он рухнул.

Когда Горькому, который не так нежно любил Маяковского, сообщили о его гибели, он сказал: «Кого повалили!»

Я не думаю, что только это было. Но театр, который рассказывает о творчестве маяковского, обязан сказать: Берегите поэзию, служащую революции, открывающую новую дорогу человеческому счастью, беззаветно отданную народу. Берегите, не ставьте в бюрократические рамки.

Мне бы сегодня хотелось слышать голос молодежи. <…> Маяковскому не хватало признания. Маяковский был у чужих людей. Он так радовался признанию. Молодежь его обожала.

Я обожаю Пастернака. Не было вещи, которая бы заставила меня разойтись с Пастернаком.

Арагон напечатал у себя в “Леттр Франсез”, что Маяковского создали в России, как …

Пастернак сказал … (цитата)

Мы три года дрались за Маяковского. Я напечатал статью о Маяковском в “Известиях” и получил по морде на другой же день.

Как бы мы ни горевали по поводу гибели Маяковского, все-таки возводить самоубийство в ранг подвига не надо.

Выстрел Маяковского не был подвигом. Это наша трагедия, что он погиб, и это не было актом героизма.

Объяснять сегодня молодежи и миллионам читателей, что самоубийство было подвигом, неправильно.

Маяковский не протестовал против Советской власти. При полном восторженном отношении к Вашему (т. Любимова) спектаклю – это важное явление в нашей стране) здесь можно говорить в порядке времени).

Я не очень понимаю, когда повторяют молот и стих, человек в черной шляпе. Там не до конца доведена интонация и поэтому я не понимаю, что это такое.

(Любимов. Этот человек издевается).

Молодежь Москвы будет ломиться на этот спектакль. Спектакль очень нужный, полный настоящего революционного пафоса, возвращающий Маяковского на его место, которое он должен занимать в сердцах нашей молодежи.

Председатель. Поэтому мы и хотим сегодня выслушать все точки зрения, чтобы спектакль был еще лучше, еще более совершенным. А одни только эмоциональные высказывания не помогут спектаклю.

Слово предоставляется М. С. Шкодину.

М. С. Шкодин. Мне очень понарвилось выступление Л. А. Кассиля. Лев Абрамович остановился на смаом важном, что пока еще мешает тому восприятию спектакля, о котором он говорил. <…>

Естественно, мы не хотели бы сейчас останавливаться на достижениях, потому что мы собрались для того, чтобы в рабочей обстановке поговорить о тех недостатках или пожеланиях, которые возникают у каждого из нас, желание вполне закономерно, чтобы фигура Маяковского в спектакле звучала по-настоящему, во всеь рост. Поэтому я не буду сейчас обращать внимания на те плюсы, которые имеются в спектакле особенно в 1-м акте, а хотел бы сказать, что мы увидели в спектакле. Прежде всего, несмотря на то, что очень затянут ритм 1-го акта, но введенные стихи очень украсили спектакль. Что касается 2-го акта, дело не в репликах, не в просьбах указать, что сократить, что вымарать, – это сделать легко. Вопросом о похоронах Ленина не стоит заниматься путем кабинетным. Вопрос стоит гораздо глубже. Это вопрос идейного толкования образа великого поэта, это вопрос восприятия сегодняшним зрителем, который не знает и не будет знать досконально всего того, что знают Ушаков, Кассиль, Комиссаржевский. А мы судим о Маяковском, и поколение, которое будет смотреть спектакль, будет о нем судить по книгам.

Такое настороженное отношение во втором акте возникает потому, что авторы композиции не соблюли хронологию написания Маяковским того или иного стихотворения.

<…> Протестую против вольного обращения с Маяковским, протестую, чтобы вырезали из контекста отдельные фразы; это смещает то или иное значение стихотворения.

Возьмите стихотворение “О служаке”. Там есть великолепный текст, который никто в спектакле не читает.

Пять Маяковских, читающих очень хорошо его стихи – и очень обеднено в этих пяти гранях отсутствие одной очень важной грани – грань трибуна., грань пролетарского поэта. “О служаке” в финале не читается.

Грань поэта-глашатая революции во второй части отсутствует.

(читает)

Мне думается, что если бы это стихотворение, очень верно обличающее недостатки в отдельных организациях, было бы приведено целиком, спектакль только выиграл бы.

Начало второго акта построено на данных тридцатых годов. Когда после 24 г. вы начинаете стихотворением – это середина 1924 года – такое изменение хронологическое написанных стихотворений, где, с одной стороны, точно обозначено время, с другой стороны, стихотворение не работает на образе пролетарского поэта, это наносит большой ущерб спектаклю.

Во время диспута-спора с мещанами есть фраза, что Маяковский хочет делать социалистическое искусство, а ему кричат, что у него кишка тонка. Это действительный факт, это относится автобиографически к 13-му году. Во-вторых, написано: “Что я могу противопоставить навалившейся на меня эстетике старья. Разве революция не потребует от меня… (читает стихотворение).

Таким образом, изменяя хронологически, меняя местами вещи, написанные раньше или позже, хотя четко обозначаем в спектакле время, мы этим смещаем акценты, которые сейчас имеются в спектакле. Я это отношу за счет вольного обращения, не думаю, что это сделано умышленно…

(Любимов. Умышленно, иначе получается, что мы не ведаем, что творим. Мы же не пьяные).

Я думаю, что вырванные из контекста фразы и в разговоре с т. Лениным, когда очень верно говорится, что существуют у нас мещане, обыватели, вырванные нужные для полного освещения этой грандиозной фигуры поэта фразы, они остаются за бортом литературной композиции – это тоже ошибка театра. Если это сделано умышленно, тогда это очень странно.

(Читает стихи Маяковского)

Я думаю, что если бы это стихотворение было приведено целиком, оно украсило бы композицию спектакля.

Я думаю, что для того, чтобы показать многогранность фигуры Маяковского, необходимо вставить сюда и несколько стихотворений, которые выражали бы думы и чаяния Маяковского в этот период 1929-30 года.

Мне трудно предполагать что-то сейчас, это дело театра. Но если театр не считает хрестоматийными эти произведения, а это не хрестоматийные, это усилило бы звучание Маяковского как Маяковского-трибуна, Маяковского – поэта современности.

Исправлять Маяковского не надо, он достаточно хороший поэт.

Здесь было достаточно широкое обсуждение, на котором все говорили о тексте Левитана.

Очень хорошо говорил Лев Абрамович.

Очень трудно советовать, но мне думается, что несмотря на то, что сцена с конкурсом задумана как пародийная сцена, я бы подумал о замене стихов Маяковского, несмотря на то, что театр старается выправить легковесный осадок, который остается после этих стихов, хотелось бы чтобы стихи были другого порядка.

Реплика о том, что сердце к партии тянется – думается – нужна ли эта реплика в спектакле и украшает ли это спектакль? Я бы попросил театр об этом подумать.

Ироническое отношение к ленинскому тексту в достаточной степени снижает звучание этого куска, так как не все в достаточной степени понятно.

Я не хочу сейчас цитировать. Я просил сделать мне выборку, у меня есть цитата Ленина о Маяковском полностью. И я думаю, что ироническое отношение к ней не очень понятно.

В заключение своего выступления я хочу сказать, что очень полезное дело, когда начинаешь заниматься поэзией, невольно поднимаешь газеты и статьи. В газетах достаточно ярко шли предостережения против односторонности восприятия самоубийства поэта. Вы знаете знаменитую статью Кольцова “Что случилось?”, и цитировать ее не нужно, она достаточно широко известна и высказывание этого гениального поэта о причинах смерти Маяковского заставляют театр подумать и о том, что можно затронуть кусок какой-то личной темы, потому что Кольцов говорит именно об этом, что нельзя допустить, чтобы попытались спекулятивно политически использовать акт самоубийства поэта. Против этого мне и хотелось предостеречь. Если театр сейчас усилит звучание Маяковского-трибуна, Маяковского-поэта, увлеченного нашей действительностью, нашими пятилетками, от этого спектакль только выиграет.

Мне кажется, что в том виде, в каком сейчас существует спектакль, его выпускать несколько преждевременно.

Меня радует выступление т. Янсонаса, который приводил целые куски, где театр шел навстречу пожеланиям Управления культуры. И если театр сможет, обдумав все эти предложения, усилить звучание спектакля, это будет на пользу и театру, и спектаклю, и зрителю.

Председатель. Слово представляется З. Славиной.

З. Славина. Я вчера встретила т. Шкодина и людей, которые были прошлый раз, и вы сказали, что все в порядке. Я сказала: мама звонила в Ригу людям, которые хотят видеть этот спектакль. Мы очень много работали и опять изменения. Мы пошли навстречу вам. Так можно до бесконечности искать детали. Поверьте нам! Зачем думать, что мы сделали не тот спектакль? Спектакль проверен публикой. В отношении слов, которые мы не берем, – не все можно взять в спектакль. Ведь произведений Маяковского имеется 13 томов и вы, и многие из нас не знают всего, что написано. Сколько же можно исправлять и дополнять? Мы ведь тоже люди!

Мы тоже люди, мы заикаемся, когда выходим на сцену.

Вы сами сказали, что все в порядке.

Тов. Любимов. Что ты просишь, как нищая?

Тов. Шкодин. Не очень приятно возвращаться к одному и тому же. Примерно то, что я говорил, сейчас высказал М. В более деликатной форме, чем это сделал я. Дело не в тех людя, которые не хотят принять спектакль, людях, которые не хотят искусственно создать какие-то препятствия. Дело в том, что театр не хочет принять те замечания, которые делаются для улучшения спектакля.

Цель должна быть одна – создать настоящий, поэтически яркий советский спектакль, чтобы в полный голос звучала такая фигура, как Маяковский.

Театр не выполняет замечания, которые делаются.

Тов. Любимов. Вы, Михаил Сергеевич так рассуждаете. Почему Вы не прслушиваетесь ни к одному высказыванию крупнейших советских деятелей культуры? Вы не старый человек. Вы проходите мимо всех речей признанных авторитетов – Шкловский, Чухрай, Лев Кассиль. Все эти Ваши высказывания меня чрезвычайно угнетают и убивают за все эти три года, в течение которых я руководил театром. Не проходило ни одного спектакля, чтобы ваше Министерство культуры РСФСР все время тенденциозно не било в один бок и било наш театр. У нас есть документальные факты по каждому спектаклю. Мы прислушиваемся, мы изменяем, мы изменили уже массу вещей, мы вас слушаем, но вы нас не слушаете, вы с нами не считаетесь и нам не доверяете. Стенбергу нужно было заплатить не 500 рублей за “Галилея”, а вы возбуждаете против театра, не доверяя нам. Его работа стоит в два раза дороже. Но он по дружбе с меня так мало берет, ему платят всюду гораздо больше. Нужно поддержать что-то в молодом организме, это молодой театр, молодые люди, которые только 3 года на сцене. Ни одного спектакля не проходит без тысячи дебатов, и театр доделывает, переделывает, убирает, вставляет. Но вы никогда не прислушиваетесь к тому, что вокруг говорят. Почему вы считаете, что Вы всегда правы? Причем вы берете на себя  необыкновенную смелость говорить от имени всего советского народа, от имени партии и всех советских зрителей. Вы говорите, что нужно так. А почему у вас нет никогда сомнений, почему Вы не думаете, что, может быть, в чем-то Вы неправы. Неужели вы не поняли, что Ваш представитель с так называемыми аргументами разбит Шкловским и Кирсановым, так, что нам было неудобно, что это было на таком низком уровне, без понимания поэзии, без понимания ее основ. Вам это сказали не мы, а высокоуважаемые люди, которые всю свою жизнь отдали этому делу, которых я слушал, разинув рот, потому что это были интересные уникальные выступления. Их нужно записать и затем студентам или школьникам старших классов показывать, что такое поэзия, что такое интеллект человеческий, как говорили Шкловский и Кирсанов и что говорили сегодня. Какие выступления были в театре. Вы ушли, когда выступали люди с блестящими интересными речами. А вы – руководитель всех театров РСФСР, к счастью – И. О. – исполняющий обязанности.

Председатель.Слово имеет А. Н. Анастасьев.

А. Н. Анастасьев. Я бы хотел вас вернуть к предмету нашего непосредственного обсуждения, хотя и высказать некоторые соображения о сложившихся отношениях между руководящими органами искусства и театром. Я должен сказать, что с большой радостью замечаю на довольно большом опыте своей работы в области театра, что уже давно не появлялись у нас, в Москве, во всяком случае, спектакли, которые, во-превых, вызывали такой живой, трепетный, энергичный интерес, а во-вторых, который так единодушно не был бы высоко оценен.

Я участвую во втором обсуждении этого спектакля. Первое обсуждение было в театре после первого спектакля. И второе сейчас.

Здесь разные люди, но все так или иначе близки Маяковскому творчески, а иногда и дружески. Ведь это очень важно, и я этому радуюсь. Единодушное отношение к спектаклю.

Сегодня я слышал возражения в первый раз, которые театр обдумает.

Неужели всерьез можно подвергнуть сомнению гражданскую, поэтическую судьбу Маяковского?  <…> Это тот случай, когда при общем признании, что этот спектакль нам необходим, потому что он создает образ Маяковского в его истинности…

Сегодня выступил режиссер Комиссаржевский.

Вы (тов. Шкодин) говорите, что театр не прислушался к пожеланиям и не все исправил. Но почему Вы считаете, что все ваши пожелания нужно реализовать.

Почему для театра пожелания Шкловского, Кассиля и др. являются менее обязывающими?

Это объясняется тем, что Вы (тов.Шкодин) выполняете работу по руководству.

Советы всегда хороши, но только как советы, но коль скоро они перерастают в указания – это не годится.

Вы сказали, “мне очень понравилось выступление Кассиля”. Но Лев Кассиль сказал, что он восторженно относится к спектаклю.

Давайте больше верить театру. Мы признали, что театр создал новое, что это спектакль честный, революционный.

Давайте, чтобы советы не мешали идти спектаклю.

Кто-то правильно сказал сегодня, что нужно решать, на основании опыта двух бывших обсуждений, этот вопрос, потому что произведение уже создано, оно должно существовать, оно уже существует, бесспорный факт. И правильная, и принципиальная линия Управления культуры заключается в том, что, зная, что в театре есть настоящее партийное революционное зерно и отличное художественное постижение по-новому образа Маяковского, дать этому спектаклю ход, чтобы он пошел на публику.

Председатель. Слово имеет т. Городецкая.

Тов. Городецкая. Ни одной экскурсии нет без вопроса, почему застрелился Маяковский и снимать этот вопрос мы не можем. Я не разделяю безоговорочно все положения этого спектакля, мне далеко не все нравится в этом спектакле, и мы в своем отзыве нашего музея сказли об этом. Мы сказали, что нам не нравится манера чтения стихов, нам кажется, что интонационная окраска некоторых стихов не всегда верна, и это гооврили не только мы. Это иногда изменяет смысл, вкладываемый самим Маяковским в стихотворение. И сегодня говорили многие доброжелательные люди, что тема любви показана упрощенно. Маяковский говорил, что от любви идет все. Он ставил вопрос, что любовь заканчивается тем, чтобы на первый крик товарища оборачиваться смело. Здесь она несколько измельчена. Я говорила и сейчас говорю, что не согласна с введением в спектакль стихов Маяковского "Я хочу быть понят моей страной”. Но это не снимает главную сторону вопроса. У Маяковского есть выражение: важно, чтобы с идеей не на сцене возились, а чтобы с идеей уходили из театра.

С какими же идеями, даже при всех недостатках, больших и малых, а у каждого человека они могут быть большими или меньшими, с какими же идеями уходят после этого спектакля? Та же идея любви, идея бережного отношения к  человеку. Идея чистого отношения к женщине, эти идеи, которые мы стремимся внушить нашей молодежи, что пишется в моральном кодексе коммунизма, это наши коммунистические идеи.

Вторая часть какую идею несет? Нам приходилось выступать в печати против пацифизма, против ухода от военной тематики. А вторая часть ведет к ненависти к войне, не здоровой. Не демобилизующей, не пугающей. Это нужная, партийная, революционная идея, она правильна и верна в этой части. Самые большие споры вызывает последняя часть – об искусстве. Но главное, что в этой части есть утверждение партийности искусства, гражданственности искусства, борьба против аполитичности. Это все есть в этой части. Это партийная и нужная постановка. Не нужно закрывать глаза, у нас есть не только Евтушенко, но и люди – окололитературные подонки, гении в 24 часа. Мы против тех, кто уходит в христианство, и такие есть еще.

А к чему этот спектакль ведет –к активности, к партийности, народности.

Я не принимаю всего безоговорочно, не безоговорочно говорю, что нужно играть этот спектакль на любой сцене.

Относитесь бережно к стихам Маяковского. По-разному можно сказать разные слова. Надо убрать пастернаковскую картошку.

Смешно говорить о Зубкове. Не знала я, кто такой Зубков – знала, что существует скучный журнал “Театральная жизнь”. Какую медвежью услугу оказал Зубков, убирая из спектакля…

(тов. Любимов.  Был реакционный критик, очень низкой культуры, который насаждал пошлость и т. д.).

Александр Миронович, я не ожидала от Вас услышать, что Вы хотите, чтобы все было точно. Возможно ли о Маяковском – “точно”?

Я уверена и я надеюсь, что театр не раз обратится к теме “Маяковский” – и может быть, этот спектакль будет не самым лучшим.

Против чего мы спорим? Когда мы говорим о народности – это заслуга Маяковского, это текст Маяковского.

Наступает 50-летие Советской власти. Чем же мы будем встречать пятидесятилетие?

Пока я вижу единственный спектакль, который сближает нас с современностью.

Маяковский надеялся, что эта поэма будет на все времена.

Юрий Петрович, надо быть немного терпеливей.

Послушайте еще немного более терпеливо. Нужно больше доброжелательности. Я думаю, что Театр на Таганке – сейчас единственный в Москве театр, других театров я не знаю, которые пользовались бы такой большой популярностью за современную тематику, очень близкую людям, и из него сделали фрондерский театр, и напрасно, потому что подонки не могут терпеть ваш театр, а этот театр нужно всеми силами поддерживать. Но и театру нужно более спокойно и серьезно относиться ко всем просьбам, которые к нему обращаются. В общем, я за утверждение этого спектакля.

Председатель. Слово имеет А. А. Антокольский.

А. А. Антокольский. Дорогие товарищи, я позволю себе выразить уверенность, что мы собрались сюда отнюдь не для того, чтобы кто-то кого-то собирался изощреннее уколоть, или сбить, или выплеснуть элементы эмоций. Я думаю, здесь собрались люди, благожелательно относящиеся к этому театру и к другим театрам. Поэтому скажу в скобках, меня и прошлый раз смущало и в этот раз смущают формулировки, что кто-то об этом прошлый раз чаще говорил, от кого-то пришлось защищать театр на Таганке. Не нужно никого ни от кого защищать. Поверьте, мы все одинаково хотим, чтобы получился хороший спектакль, и только этим, очевидно, диктуется желание выступить.

Промолчать – просто, я тоже мог бы промолчать и имел бы для этого все основания и возможности. Однако я беру слово, потому что мне кажется… Юрий Петрович, вы говорите, что Л. А. Кассиль и многие другие товарищи дали Вам ряд ценнейших советов, их выступления были блистательны. Я не присутствовал в театре на обсуждении, не потому, что не хотел, а потому что у нас иначе был расписан регламент времени и нас никто не предупредил об этих выступлениях в театре. Так что можно это трактовать по-разному. Но тем не менее в каждом из блистательных выступлений, я согласен, Лев Абрамович и здесь очень хорошо говорил, но в его выступлении есть элемент критики и рациональное зерно, желание, чтобы из этих зерен проросли хорошие ростки и в дальнейшем. О чем шла речь? О том, что Маяковский не был одинок, что он был любим молодежью.

Ставить акцент на самоубийстве и говорить, что это была героика протеста – это неправильная мысль.

Были рациональные зерна в ряде других выступлений. Выступал Ушаков.

Надо взаимно доброжелательно относиться.

Никто не пришел к заранее заданному мнению – запретить.

(тов. Любимов. Месяц не идет спектакль)

Это не из злого побуждения.

У меня нет личных субъективных возражений по первой части спектакля. Ясно видна очень большая работа. Видно изменение акцента, за исключением реплики, которая и меня резанула – против принудительного внедрения Маяковского – народ его не принимал, пришлось его принудительно насаждать.

Когда Маяковский ездил поэтически работать по стране, его восторженно встречали на фабриках, на заводах, а в спектакле (я не знаю, сложно это сделать или не сложно) этого нигде нет.

От комплекса взаимоотношений рождается тема одиночества Маяковского, тема, что у него не было поддержки.

Ближе к концу видна группа людей, которая пытается менее, чем более, выразить свое единодушие с Маяковским… Театр такую попытку сделал. Он пошел на это. Я не берусь рекомендовать, нужны другие стихи или не нужны. Театру это виднее. Эта группа действует почти молча. Жест самый выразительный действует сильнее, чем слово, а группа травящих сильна, и здесь возникает тема одиночества.

(Тов. Любимов. Реакция зрительного зала сегодня Вас опровергает).

Ссылка на реакцию зрительного зала возможна, но реакция зала может быть разная. Сегодня она такая, а завтра может быть совсем другая.

(Тов. Любимов.В жизни так может быть).

Я предпочел бы сейчас вести разговор в форме монолога, а диалог потом, если у Вас будет желание.

Таким образом, если говорить с позиций концепции человеческого существования на сценической площадке, хотелось бы, чтобы общая тема была убрана. Это не главное в том донесении образа Маяковского, с которого вы правильно решили снять хрестоматийный глянец. Не это главное, а это упорно подчеркивается.

Вторая часть спектакля наиболее спорная, потому что все единодушно отмечают первую часть и у большинства, в том числе у предыдущих ораторов, имеются критические замечания большей частью по второй половине спектакля.

(Комиссаржевский. У меня наоборот).

Я пытаюсь высказать свою точку зрения, а вы пытаетесь мне мешать. Когда вы выступаете, ни один из наших работников не пытается Вам мешать.

(Любимов. Вы мне мешаете не здесь, а за спиной, в своих кабинетах мешаете).

Говорили мы очень много в прошлом обсуждении и о начале второй части с красками. Это были рекомендации. Вы их не принимаете. Но хочется задать вопрос: это изображается Маяковский как художник? Может быть, я примитивно ставлю вопрос, но я это делаю умышленно. Если это не так, то это не соответствует той действительности, которая существовала. Маяковский никогда не был абстракционистом. Мы об этом говорили и в прошлый раз.

Дальше, кроме представителей государственного аппарата (вы их называете чиновниками), в спектакле других представителей нет. Я понимаю, что вы воюете с мещанами.

(Любимов. Маяковский боролся против бюрократизма. Против тех бюрократов, против которых боролся Маяковский, боремся и мы).

Он боролся и с целым рядом других явлений. Маяковский критиковал не только это, он критиковал многое. Вы же критикуете только эту группу людей, а рядом никого больше и ничего в этот момент противопоставляющего. Во второй части очень много этого.

Я понимаю, что это излюбленная тема. Здесь много интересных находок.

Но если бы эта жилплощадь была использована, что бы показать Маяковского с народом, который его понимал, дело было бы значительно лучше.

Тов. Голдобин Владимир Яковлевич. Предложение закончить обсуждение. В этих условиях уважающие себя ораторы не будут выступать.

Мне очень трудно, т.к. я отношусь к этому спектаклю с восторгом.

Спектакль я смотрел третий раз. Третий раз он шел как-то вяло – и то было мало моментов, когда я скучал. Я был спектаклем захвачен.

Мне очень нравится первая часть, потому что я не работник Управления культуры.

Очень верно взят образ поэта, отдающего себя целиком общественному суждению.

То, что сделал театр в последнем варианте, еще больше улучшило первую часть. “Я знаю – город будет…” Я понимаю. Почему режиссер перенес этот момент во вторую часть, а не дал ее в первой части.

Маяковский – поэт революции, поэт социализма.

Я не стою на одной точке зрения, может быть, это не хорошо, может быть, потому что спектакль последний раз шел не очень хорошо.

Финал делает хорошую эмоциональную смысловую точку на образе поэта. Но остается ощущение, что трагедия Маяковского…, кстати, Аркадий Николаевич, зря Вы обрушились на Ушакова, он все время говорил о трагедии Маяковского. Получается так, что театр ставит вопрос, отчего произошла трагедия Маяковского и отвечает на этот вопрос так. Вопрос этот начинается с финала 1-й части. Я спросил в театре: это случайно, когда выносите эти кубы, этот вопросительный знак. Он сказал, что случайно. Второй раз это тоже было случайно? Я подумал, что для зрителя это не случайно, вот смерть Ленина и большой вопросительный знак. И дальше начинается трагедия Маяковского. В каком-то месте вначале начинает звучать музыкальная фраза песни о Сталине. В выступлении маяковского говорится: я хочу, чтобы делал доклад… и у него нет сил выговорить это имя. Маяковский говорил это, он написал это. Дальше Левитан читает оценку творчества Станиславского. Вы сейчас Левитана сняли. Кому-то показалось, что вы не сняли Левитана. Мне тоже показалось, что это не Левитан, а густой дикторский голос. Мне очень помог Кассиль. Это частное замечание он сделал правильно, потому что оно идет в том же плане, потому что не конфликт Маяковского с правительством привел Маяковского к гибели. Я согласен с Ушаковым: театр никогда не ответит на вопрос, почему застрелился Маяковский, и зря все это аргументировать, а почему же он застрелился, потому что это дело настолько сложное, настолько индивидуальное, не только социальное, но и психологическое, патологическое, какое угодно. Это даже не предмет искусства – задавать именно этот вопрос. И то, что вы задаетесь этим вопросом, это вас уводит немного в сторону и мешает вам более объективно и более широко раскрыть этот образ. Я бы советовал, кроме этих фраз, адресующих драму Маяковского по ведомству культа личности ... это исторически смещено, это не нужно делать вам <…>

Если бы вы дали ту атмосферу любви к Маяковскому, которую я помню, когда учился в школе в Сибири, до меня доходили искаженные слова о Маяковском, а затем я узнал, что не так это было, что его травили ограничениями, злобствующая мещанская публика.

И вы не даете той радости, которая была у Маяковского, потому что это была судьба многогранная и этим поступиться нашему театру нельзя.

Я бы все использовал, чтобы Маяковского сделать детищем нашей эпохи. Нагнетают краски там, где это не нужно.

Я недавно читал Катаева. Он пишет, что любил Маяковского.

Трагического одиночества не было. Театром несколько искусственно поставлена задача.

Если бы театр относился терпеливее, с пониманием – не с такой позиции – что мешают, что не дают, не дают – все было бы очень правильно.

Зря вы ссылаетесь на спектакль «Павшие и живые».

Товарищи из Министерства культуры вас очень ценят.

Не надо так болезненно воспринимать замечания.

Лев Абрамович сказал, что вы очень хорошо читаете стихи, но возьмите на себя труд и подумайте.

(Тов. Славина. Неужели мы хотим сделать жизнь хуже Я хочу сделать жизнь лучше. Мне не хочется жить после всего этого).

Если бы я подумал, что они говорят не то, что думают. Сразу померкло бы все обаяние.

(Славина. Не знаю, после этого, нужна ли я вообще государству и обществу. Не хочется жить после этого, потому что я все свои силы, свой мозг трачу для людей).

Я снял бы распределение реплик в «Юбилейном». Янсонас говорил, что когда Высоцкий произносит в роли Пушкина – вы один раз это произнесли неточно. Можно жить? – спрашивает Пушкин, – и в зале смех. Не нужно этим рисковать. Таких мест немного. Это частности. Но главное, если бы вы поняли смысл замечаний, которые делаются по второй части. Допустим, что программа минимум или максимум – это то, что сказал Кассиль. Сделайте это и спектакль у вас выйдет сразу же значительно лучше, интереснее и более полноценным.

Председатель. Слово имеет т. Прибегин.

Тов. Прибегин. Так получилось, то я не присутствовал на превом обсуждении. Я видел спектакль дважды, когда мы все вместе его смотрели. После этого в рабочем обсуждении или обмене мнениями я не участвовал намеренно, потому что я считаю, что спектакль «Послушайте» по произведениям Маяковского настолько глубокий, насколько обширный и затрагивает определенные философские, идейные, художественные позиции, что сразу же, с налета высказать свое мнение очень трудно. Поэтому я пришел второй раз, когда был проданный спектакль, и посмотрел его на публике. И позволю себе высказать мнение, поделиться своими ощущениями и теми эмоциями и волнением, которые вызвал у меня этот спектакль.

Первое, что я хотел бы сказать. Реакция зрительного зала на спектакль в целом, на отдельные куски, и смысловые, и художественные, и режиссерские, и актерские – была разная, и наверное, это и правильно. Когда на спектакле был партийный актив и деятели культуры, это была одна аудитория, она имела свои художнические критерии и познания, какие-то особенности, и реакция была одна. Когда я присутствовал на другом спектакле, – реакция была совсем другая и отличалась от той реакции. Но у меня такое ощущение, что по первому акту реакция зрительного зала единодушна, целиком и полностью воспринимающая то, что мы видим, что происходит на сцене.

Мне думается, что это абсолютно закономерно и точно, потому что взяты подлинные стихи Маяковского, взят Маяковский очень различный.

Решение с пятью Маяковскими – это очень здорово. Мы понимаем, что играют не Маяковского, а сущность Маяковского. Великолепное было восприятие, искренняя сцена прошедших людей, когда весь зал единодушно воспринял, это было точное восприятие, это было с точки зрения накала гражданского здорово сделано. Это очень здорово сделано. И целиком весь первый акт принимался очень здорово. Очень хорошо сделан финал.

Второй акт – здесь у меня лично ощущения возникают разные.

Первое – очень во многом с точки зрения режиссерской и актерской найдены приемы, очень глубокие по смыслу. С другой стороны, присутствуют моменты, которых мы не видели в первом акте. Актеры начинают, может быть, давать реплики от себя – возможен и такой прием, наверное.

Что мне показалось вчера на спектакле – что некоторые произведения Маяковского были прочитаны с несовсем точной интонацией, то ли от волнения, то ли от другого чувства. Такая неточная интонация не работает на пользу спектаклю.

Текст – «Мистерии Буфф» с цирком прошел на немецком языке три раза и после этого снята. Она перефразирована – прошел три раза на немецком языке в цирке – может быть, это мелочь. Об этом мне тоже хотелось сказать. Что самое важное сегодня? Кто-то точно ихорошо сказал, что совершенно правильно поступает театр, который создает спектакль в общем про Маяковского, о Маяковском, в сегодняшнем дне видит Маяковского. Да, действительно Маяковский – поэт сегодняшнего дня. Он очень гражданственен, очень революционен, очень сатиричен и т.д. Но какое у меня возникает ощущение? Я не маяковед, я многих его произведений и не знаю. Но возникает ощущение, о котором тут сегодня говорили. Если мы хотим, особенно для нашей молодежи, показать Маяковского так, как это было, то, вероятно, та изоляция и отчужденность, которые присутствуют во 2-ом акте, не совсем соответствуют исторической действительности. Здесь Кассиль об этом сказал. Он сказал об ощущении, которое у меня тоже возникло. Мне было трудно это аргументировать. Но я знаю, что Маяковский выступал в Большом театре, что были изданы сочинения Маяковского, тот труд, который он затрачивал, чтобы бороться с этим бюрократизмом. Но по спектаклю он воспринимается как человек, который один борется с этим, и это его трагедия как одиночки.

Я думаю, что для пользы спектакля эта тема может быть усилена и она уже сейчас усиливается по сравнению со спектаклем, который я видел позавчера и еще два дня назад. Это тема диспута в Политехническом музее усиливается. Там были добавлены стихи, и по этой линии может быть еще определенная доработка.

Спектакль, конечно, нужный, спектакль, который никого не оставляет равнодушным, и это естественно. Все спектакли Театра на Таганке отличаются этим. Но мне бы хотелось, если мы взялись за такое нужное, полезное и с художественной, и сполитической точки зрения дело, нам ошибиться тут нельзя.

Секретарь партийной организации театра т. Глаголин Б. А.  Я хочу зачитать решение партийного собрания театра о спектакле «Послушайте» (зачитывает решение).

Я впервые присутствую на таком обсуждении и должен сказать, что партийная организация театра приложит все усилия, чтобы подобные факты не повторялись. Я рассматриваю историю со спектаклем о Маяковском, его выпуском с 4 обсуждениями и неполучением в течение полутора месяцев разрешения на его выпуск, как случай, совершенно несовместимый с ленинскими партийными нормами. Спектакль полтора месяца не получает разрешения, несмотря на то, что имеется лит. Все говорят, что спектакль принципиально верный, он не имеет никаких антипартийных тенденций, об этом ни один человек не заявил. В главном спектакль правильный. Если бы было сказано, что спектакль в главном верный, он пойдет, тогда нужно к нему давать советы и добавления, но Министерство культуры заявляет, что спектакль не пойдет.

Я еще два слова хочу сказать т. Ушакову. Я не понимаю, как можно говорить о двух порядочностях: о партийной порядочности и порядочности вообще, о которых вы говорили.

Наша организация небольшая, и она будет бороться с тем, чтобы таких вещей не было.

Председатель. Я не слышал, что работники Министерства Культуры запрещают этот спектакль.

Тов. Смирнова. Мы обсуждаем очень серьезный спектакль. Это явление принципиального порядка.

Впервые на советской сцене сделана попытка говорить о Маяковском по принципу очень углубленного анализа и с позиций документальной точности. Это вызывает очень большое уважение. Это находится в таком же ряду, как последнее издание произведений Маяковского.

Мы в сегодняшнем разговоре о спектакле раскрываем все основные кардинальные моменты творчества Маяковского, вопросы революции решены очень точно. Есть решение таких вопросов – мастерство, задачи искусства, которые составляют всю вторую часть спектакля.

Большим достоинством этого спектакля является вторая часть. Здесь возникают глубокие принципиальные вопросы мастерства, вопросы борьбы со всяческим мещанством, вопросы, предвосхищающие будущее.

Тема строительства страны. Нельзя отвлекаться от того, что в спектакле ряд тем очень движется, растет с верными тенденциями. Тема строительства страны и социализма усилена вставками 8-й главы. Кузнецстроем, усилена тема Октября и тема Ленина. Это кардинальные для творчества поэта темы, и спектакль принципиально верно развивается, не только в первой части.. Во второй части возникает острая партийная проблема – разговор об искусстве. Не делайте нам так красиво в Большом театре – и соответствует всему смыслу творчества Маяковского. Вторая часть очень точно решена, и правомерно, и исторически точно. Верно говорил Комиссаржевский – исторически это очень точно. Это менее драматично, чем это было на самом деле. Я разговаривала с очевидцами, есть стенограмма Славинского. Капустник – это атмосфера тех дней. Если говорить с точки зрения исторической последовательности и правды, то в спектакле все точно, не менее драматично, чем в жизни.

Другое дело, что когда нам показывается это выступление Маяковского, оно было последним, оно было значительно более трагично по ощущению его аудитории. Там показано некоторое обобщение, раскрывается некоторая метафора. Это знаменитое заявление Маяковского. Там показывается его собирательный образ, что происходило в его диспутах и спорах, после чего он где-то плакал в стороне.

Если это собирательный образ, а не точно прикрепленное к 9 апреля событие, тогда, естественно, хочется усилить эту группу любящей и восхищенной молодежи. И ощущение, что Славиной, которой придан этот текст, который говорит о продолжительности отношения этих персонажей, нужно дать дополнительно очень активный эмоциональный текст, очень теплый, очень человечный, именно ей, потому что ей, как актрисе, присуще быть очень взволнованной и заряжающей нас всеми этими вещами.

У меня это единственное замечание к тому, что происходит во второй части, потому что она исторически абсолютно соответствует тому, что происходило, только с той разницей, что все было гораздо драматичнее и страшнее. Поэтому принципиальных возражений по поводу второй части не возникает. Она очень точно по композиции сделана, на точном сатирическом запале.

У меня странное ощущение от того, что говорил Михаил Сергеевич. Вы сами себе противоречили, и позвольте вам сказать, что Вы гооврили это не убедительно. Вы говорили о хронологии. Но нет этого и в первой части, а у вас это не вызывает сомнений и возражений. Следовательно, требовать от спектакля доскональной хронологической последовательности нельзя. Это философское и эмоционально образное осмысление. Почему это вызывает здесь возражения?

Вы говорите о Ван-Гоге, о парижских стихах. Целый ряд таких вещей звучит спорно. Вы говорите об осмыслении театром слов Ленина о прозаседавшихся, а я этого не чувствую.

Я вижу, что есть определенное отношение к персонажам – театр разоблачает злопыхателей, мещан и т. д.  это его интерпретация. Это какое-то не очень точно замечание. Надо прислушаться к тому, что было на обсуждении. Убедительно говорили Шкловский, Кирсанов. Когда говорится, что поезд опередил свое время – то он действительно опередил свое время. Против этого протестовать смешно. Это попытка очень глубокого, современного видения.

Я абсолютно согласна с Комиссаржевским, что это сделано с большим тактом. Если мы начали следовать исторической правде, мы бы сделали очень драматичный спектакль.

Кулак войны показан и шел великолепно.

Тов. Славина. Можно было бы дать дополнительный текст. То, что было в спектакле важного, сейчас начинает ослабевать.

Самая кардинальная тема – творчество Маяковского – не вызывает никаких возражений.

Замечания (представителя Министерства) чрезвычайно не точны.

У Пастернака были стихи – это в совершенно другом плане высказано Маяковским.

Председатель. Слово имеет артист театра Высоцкий.

Тов. Высоцкий. Я хотел бы выступления, которые были с обеих сторон прочитать в газете, что бы вышел спектакль, и я читал бы критическую статью о нем. Я хотел бы прочитать в статье, что возникает тема одиночества. Почему об этом говорят перед выпуском спектакля? Прошлый раз говорила Светлана [Светлакова] – это не было аргументировано. Сегодня на более высоком уровне сказал Ушаков, который привел фамилии людей, что Маяковский не был одинок. А Шкловский со слезами на глазах говорил: Не уберегли Володю! И Кассиль говорил, что в этот период никто не был рядом с ним. Вы говорили, что возникает объективный вывод. А я вижу, что это ваше объективное мнение и это прекрасно. Но все должны преследовать только одну цель. После выступления Кассиля все выступающие говорили: А вот и Лев Абрамович это сказал. Мы обсудим его пожелания и ваши пожелания обсудили. Но сейчас идет речь, чтобы спектакль начали играть, потому что мы год жизни отдали на него. Я так же волнуюсь, как и все. Мы можем растерять все.

Можно принять или не принять то, что говорили здесь. Но это должно было быть или в газете, или после того, как спектакль пошел бы.

З. Славина. Лев Абрамович, я обращаюсь к Вам по поводу Пастернака и моей реплики. Маяковский застрелился, и Пастернак со своим интуитивным эмоциональным чутьем высказал больше, чем мы понимаем. Я поняла эту реплику. Она говорит, что он большую отдал жизнь на растерзание. Он всю жизнь боролся и говорил людям – будем такими. Это вызов мещанам.

Если бы ввели тему народа, что народ поддерживал Маяковского, получилась бы обратная реакция. Тогда возник бы вопрос, кто застрелил Маяковского, тогда получилось бы, что государственный аппарат виноват в этом.

Тов. Афанасьев, Министерство культуры РСФСР. Я бы хотел подытожить наши взаимоотношения с театром сегодняшние. Вы (тов. Любимов) ведете свой счет не по тем счетам.

Я хотел сказать, почему зачеркивается весь итог определенного этапа работы. Не надо выбрасывать гастроли, на которые ушел месяц.

(Тов. Любимов. Проданы билеты).

По-моему прозвучало – и это очевидно – что это обсуждение спектакля второе, что является естественном при выпуске такого интересного спектакля.

Выявился общий итог – отношение к спектаклю сложилось положительное и тем не менее по второй части, которая является более сложной и острой – те разговоры, которые возникают, они вырисовывались при первом обсуждении спектакля.

Почему выдергивают стихотворения, почему выбрасывают призывы Маяковского в отношении всех приспособленных людей. Вы утверждаете и требуете права на это. Если бы вышла книга адаптированных стихов – это, по меньшей мере, спорно. А в конце концов, это дело общего облика поэта.

Спектакль всегда единое целое.

Это сложно, потому что спектакль всегда единое целое, а образ должен быть целостным. Я пришел на работу после болезни и товарищ поднял газеты того времени, когда умер Маяковский. Я прочитал, что за два дня до смерти он выступал на диспуте и в «Комсомольской правдке» Сказано, что он имел огромный успех. А тут говорили, что все было иначе. Его отношения с молодежью для меня осталтсь спорными. В спектакле есть над чем подумать. Там отражен размах строительства и участие Маяковского последние годы в этом огромном деле, поэтому он отдавал себя без остатка.

Он безусловно лирик и нежный человек, о чме свидетельствуют его родственники. Даже в дни гибели ощущается, что минутная слабость, что из Сухуми телеграмме никто не верил, что это было ему присуще. Он был устремлен в эти строки (цитирует Маяковского). Это звучит декларативно и несколько омрачает его лицо.

Театру нужно все эти вещи продумать. И мы остаемся на принципиальных позициях по отношению к таким вещам, которых не хватает в спектакле. Сидит человек, решающий судьбу Министерства Культуры СССР. Потребуется ли 7 или 5 дней на это. Может быть, они введут это за 2 дня, но отказываться от введения вещей, которых нет в спектакле, это было бы беспринципно не только с наших позиций.

Председатель.  Мы огорчены, что коллектив театра не хотел выслушать спокойно замечания, которые высказывались с самых доброжелательных позиций. И Управление культуры, и пожелания Министерства культуры СССР и РСФСР, чтобы спектакль вышел в наиболее совершенном виде. Большое вам спасибо за все выступления. Что касается судьбы спектакля 19 мая мы посоветуемся с худрожественным руководством и директором театра, но потребуется определенная доработка спектакля, с чем вы согласитесь. Мы послушаем руководство, выскажем свои претензии в окончательном виде. Мы понимаем ваше состояние и состояние актеров, которые хотят играть. Но мы хотим, чтобы вы играли спокойно. Это наше искреннее пожелание.\

Я прошу остаться Любимова и директора театра, чтобы решить вопрос о спектакле 19 мая.

На этом мы заканчиваем наше обсуждение.