«Отчет низложенных». Рецензия Олега Зинцова

«Ведомости», 8 февраля 2000 г.

Юрий Любимов поставил «Хроники» Шекспира

Театр на Таганке показал официальную премьеру «Хроник» Шекспира — постановки, задуманной Юрием Любимовым без малого 30 лет назад, но не осуществленной тогда по цензурным причинам. Нет худа без добра — реанимация давних репертуарных планов в последнее время приносит Таганке превосходные дивиденды: главным хитом прошлого сезона стал некогда загубленный цензорами «Марат/Сад» Петера Вайса (лишь по какому-то недоразумению не включенный в список нынешних номинантов «Золотой маски»), «предпремьерный» показ «Хроник» на январском фестивале «Триумфа» сопровождался ажиотажем не то чтобы небывалым, но изрядным — реакция публики на сам спектакль оказалась тогда, впрочем, достаточно сдержанной.
На фасаде сегодняшней Таганки отлично смотрелся бы рекламный слоган, почем зря приватизированный «Кока-Колой», — «Пей легенду!». Тут у Любимова, без всяких сомнений, эксклюзивное право: стиль Таганки, сформировавшийся во времена, которые кажутся сейчас почти что доисторическими, как выясняется, обладает удивительной устойчивостью к коррозии. Новейшие «Хроники» — наглядное тому подтверждение.

Местами, правда, сбои в спектакле все-таки случаются: возникает, к примеру, бард с гитарой, проникновенным голосом выводящий какие-то лирические песни о главном, — эти неожиданные интонации КСП, пожалуй, самый досадный момент «Хроник». Но в целом все в лучшем виде — жестко и энергично: пыль кулис не видна, тем более что и никаких кулис в театре Любимова нет.

Темп в «Хрониках» задан такой, что если с «Ричардом II» или там с «Генрихом VI» вы не на короткой ноге, а знакомы лишь по заглавию (что, кстати, совершенно естественно — не «Гамлет» все ж), то ни за что не вникнете в суть интриги. Только протрубил глашатай: «Да здравствует король такой-то!» — как, глядишь, имярека уже низвергли и вынесли вон, а на сцену вышли новые фигуранты кровавых преданий старины глубокой. Четыре пространных текста безжалостно сокращены и вколочены в час пятьдесят сценического времени. И никаких вам антрактов.

Любимов виртуозно использует пространство, выстраивая мизансцены по всем мыслимым горизонталям, диагоналям и вертикалям. Вместо декорации в «Хрониках» — голый металлический каркас, что-то вроде замысловатого гимнастического снаряда; бой принца Гарри и лорда Перси в «Генрихе IV» поставлен на этом станке как сложнейший акробатический номер; поединок Норфолка и Болингброка в «Ричарде II» и вовсе происходит на раскачивающейся балке под колосниками. На сцене, кажется, нет ни единой точки, не заполненной действием. Хороши паузы — когда распахивается прорубленная в стене дверь и внезапная тишина на сцене секунду спустя наполнятся гулом улицы. (К слову, в эту же дверь вытаскивают тела низложенных королей.)

Отдельный реверанс — музыке Владимира Мартынова, без которой любимовские «Хроники» так же невозможно представить, как лучшие фильмы Гринуэя — без нервных саундтреков Майка Наймана.

Перечислять актерские удачи можно через запятую, но это было бы, пожалуй, излишним. В «Хрониках», сколоченных жестким монтажным ритмом в плотную шеренгу изменников и триумфаторов, убийц и жертв, тиранов и вассалов, важны не столько отдельные роли, сколько слаженный ансамбль — вся королевская рать, беспрекословно исполняющая волю единственного монарха и диктатора Театра на Таганке.

Аллюзии? Они есть, но, кажется, совсем немного: что-то про национальную идею да про то, что «в наше время надо только выгодно себя продать». Впрочем, в финале сцену занимают убийцы-чернорубашечники во главе с Ричардом III, которого в недавней английской экранизации сделали натуральным наци (на Таганке таки сдержались). Но потом Любимов самолично читает набоковские строки про Шекспира («Откройся, бог ямбического грома // стоустый и немыслимый поэт!»), и становится понятно, что для него все эти хитросплетения интриг, борьба за власть и мельтешение разнокалиберных злодеев — не более чем суета, пригодная, однако же, для сочинения гениальных сюжетов.

Примерно в таком ракурсе Любимов, настаивающий сегодня, что его театр не политический, но поэтический, смотрит и на историю Таганки. Он не склонен, оглядываясь, видеть лишь руины и твердо знает, что оставил след на этом песке. Кому, как не ему, делать из королей массовку?