«Я постиг, что путь самурая — это смерть от переработки»: интервью со Степаном Родиным
— Чем занимается японовед?
Японоведение — вещь многогранная, и подходы к нему бывают разные. Кто-то специализируется исключительно на лингвистике и считает, что ему не нужно глубоко погружаться в историю, культуру или литературу. Кто-то сорок лет занимается только изучением статуи Большого Будды: сегодня читает доклад о его позе, завтра о материалах, из которых статуя создана, послезавтра — о технике отливки. Такой подход даёт глубокие знания в узкой сфере, но при этом не позволяет увидеть более широкую картину.
Но есть и другой подход, который мне ближе: рассматривать японскую культуру и историю комплексно, без жёсткого разделения на отдельные дисциплины. Для меня же важно понимать не только детали, но и то, как они складываются в общую картину. Я стараюсь смотреть на Японию в динамике — через историю, литературу, искусство, научные исследования. Всё это связано.
— Какая Ваша любимая область исследований?
Если говорить о том, что мне особенно близко, это история древней Японии, в частности VIII век, период Нара. Именно этому периоду я посвятил свою кандидатскую диссертацию, занимаясь переводом и исследованием текстов того времени. Это эпоха первых письменных памятников на японском языке, первая постоянная японская столица. Время первопроходцев, фундаментальных изменений.
При этом в нашей академической традиции есть прочная база, на которую можно опереться. Люди, которых я считаю своими учителями, занимались этим до меня, и у меня была возможность работать с ними, продолжая их исследования. Для меня важно не потерять и не исказить их наследие. Поэтому за каждое слово, сказанное о VIII веке, я несу ответственность.
Но за его пределами тоже много интересного. Например, Нара сегодня известна туристам благодаря своим оленям — их там учат кланяться. Но можно всю жизнь провести в Наре и ни разу не увидеть этих оленей, если полностью погрузиться в тексты VIII века.
— Хотели бы на день оказаться в Наре VIII века?
Да, и не на день — можно было бы и месяц пожить. Хотя при дворе, скорее всего, выжить было бы сложно, ведь винопитие было важной частью придворного ритуала, а я уже много лет как отошёл от «большого спорта».
Но, безусловно, я бы хотел там оказаться. Более того, у меня есть несколько исторических персонажей, с которыми я с удовольствием бы поговорил. В рамках дипломной работы и затем диссертации я переводил жизнеописания чиновников и монахов того времени, и у меня к ним накопилось немало вопросов.
Например, как именно один из них привёз сутры из Китая? Почему другого объявили мятежником и казнили? Действительно ли он замышлял заговор, или это было политическое преследование? Такие детали хотелось бы узнать из первых уст.
— Как Вы пришли к изучению Японии?
Начнём с того, что я родился очень волосатым, с густой шевелюрой и раскосыми глазами. Когда меня принесли из роддома, мой дядя пошутил: «Японца принесли».
Если говорить серьёзно, думаю, всем, кто рос в 90-е, сложно было пройти мимо японской культуры — она проникала к нам через массовую культуру. Так или иначе Япония уже делала первые, пусть и робкие, шаги в этом направлении. Лет в семь по кабельному телевидению я увидел очень жёсткое аниме — «Акиру». Мы смотрели его без критического восприятия, не пытались уловить глубинный смысл, а просто наслаждались яркой сменой кадров — и находили это крутым.
Тогда же в Россию начали просачиваться элементы японской или псевдояпонской культуры, которые уже давно закрепились на Западе. Через это «западное преломление» мы и знакомились с Японией. Например, мультсериал «Черепашки-ниндзя»: он американский, но слово «ниндзя» казалось чем-то японским. И, подражая героям, дети невольно начинали интересоваться японской культурой.
Лет в восемь я прочитал книгу «Кэмпо. Боевые единоборства» — одним из её авторов был Александр Аркадьевич Долин, который сейчас преподаёт в Вышке. Мы с братом вдохновились описанными там приёмами и отрабатывали их.
А дальше, уже в более сознательном возрасте, мне хотелось решать сложные задачи. О японском языке ходило мнение, что он — один из самых трудных в мире. Лингвисты, конечно, могут поспорить, но в плане письменности он действительно непрост: смешанные системы письма, множество чтений у иероглифов — исторических, ситуативных… Всё это казалось мне увлекательным вызовом.
К детскому опыту добавился ещё один момент: в детстве у меня была книга «Япония: боги и герои» — сборник японских сказок. Уже позже, когда смог прочесть эти тексты в оригинале, понял, что это популярное переложение древних японских мифов VIII века. В детстве же эти истории меня поражали: местами жестокие, местами странные, с божествами, которые, в отличие от привычных нам, могли быть смертными.
И мне захотелось однажды прочесть всё это в оригинале. Эту цель я закрыл.
— Могли бы Вы рассказать о Вашем опыте поездок в Японию? Сколько раз Вы уже побывали там, что запомнилось больше всего?
Я был в Японии всего два раза. Впервые — в 2009 году, в рамках студенческой краткосрочной поездки, организованной японской молодёжной палатой и представителями японского бизнеса. Она предназначалась для студентов, изучающих Японию, и длилась всего 10 дней.
Второй раз — в 2012 году, когда я был аспирантом. Это была программа Японского фонда для поддержки молодых исследователей, и снова на 10 дней. То есть суммарно я провёл в Японии всего 20 дней, а последний раз был там 13 лет назад.
Я увидел многое, и впечатления до сих пор очень живы. Например, я побывал на Хоккайдо, самом северном из больших островов Японии. Там мы заходили в небольшой буддийский храм Косёдзи школы Нитирэн — это школа последователей монаха XIII века. В храме были не только монах, но и его друзья — визажист, также занимавшийся фотографией, и художник.
Это было в 2012 году, всего через год после аварии на Фукусиме. Они только что вернулись из северо-восточного региона Тохоку на острове Хонсю и рассказывали, как поддерживают местное население. Ведь внимание СМИ было приковано к самой Фукусиме, а соседние префектуры, в частности, Иватэ, тоже пострадавшие от бедствия, оставались в тени. Людям там требовалась поддержка в самых простых вещах — например, просто ухаживать за собой.
Художник и визажист решили сделать простую, но важную вещь: бесплатно оказывать людям свои услуги. Ведь даже если у человека нет нормального дома, если он живёт во временном убежище, ему все равно нужно подстричься. А стрижка — это больше, чем просто гигиеническая процедура. Человек смотрит на себя в зеркало, узнает себя, понимает: «Я жив. Жизнь продолжается». Это помогает вернуться в привычный ритм.
Но когда ситуация начала стабилизироваться, они уехали. Почему? Чтобы не мешать восстановлению. Все-таки в этих регионах были свои парикмахеры, стилисты, мастера. Волонтёры сделали своё дело, а дальше нужно было дать возможность местным специалистам вернуться к жизни и снова стать частью своего сообщества.
— Из тех мест, где Вы побывали в Японии, куда бы Вы хотели вернуться?
Мне очень запомнился homestay во время поездки в 2009 году. Мы останавливались в семьях японских сверстников, которые изучали русский язык. Я жил в небольшой деревушке под Сайтамой у студента, увлекающегося русской классической литературой. Это был настоящий японский сельский дом — снаружи покрытый сайдингом, чуть напоминавший образы американского Среднего Запада, но внутри полностью японский, в лучшем смысле этого слова. Традиционная эстетика сочеталась с современной функциональностью: мы спали на футоне на полу, ели домашний тофу и кукурузу, которую утром собрал дедушка хозяина, но при этом в руках у нас были пульты от PlayStation 3.
Перед сном мы ходили в офуро, а пока сидели за столом, разговаривая о России и Японии, неподалёку проходил сельский праздник — мацури. А на следующий день отправились в огромный океанариум, где нам дорогу показывал робот.
Но если возвращаться, то скорее к людям. Я бы с удовольствием ещё раз посидел с ними.
— Мы обнаружили, что Вы ведёте телеграм-канал Nihonshi Daily, где ежедневно публикуете заметки о том, что случилось в истории Японии в этот день. Могли бы Вы поделиться, как родился этот проект?
Уже почти пять лет, день за днём, я сажусь и пишу посты в Nihonshi Daily. Для меня это стало рутиной, ежедневным ритуалом, который помогает держаться на плаву. Как чистка зубов или привычка с утра листать новости.
Изначально мне было интересно работать с японским календарём: сегодня, допустим, 10 апреля — значит, я разбираю, какое важное событие произошло в истории Японии в этот день, почему оно значимо. Это мог быть как VIII век, так и XX. Я поставил себе планку — писать не меньше 4000 знаков ежедневно, независимо от обстоятельств.
А обстоятельства были разные. Начинались пандемии, заканчивались локдауны. Но ты все равно сидишь и работаешь. Это сложный труд, изматывающий. Есть такой текст Хагакурэ — «Сокрытое в листве», кодекс самурая. Там есть фраза: «Я постиг, что путь самурая — это смерть». Так вот, я постиг, что путь самурая — это смерть от переработки. Иду по нему уверенно, но оторваться уже невозможно.
Если говорить о научности этого проекта, то в научных работах важны актуальность и новизна. Во-первых, я считаю, что мой проект — это научно-популярный формат, потому что стараюсь писать просто, чтобы даже люди, незнакомые с японским языком, могли извлечь из него важную информацию.
Научность заключается в системе классификации материалов. В её основе можно заложить любые критерии — у меня это хронология. Но принципиальный момент в том, что я не могу позволить себе работать со вторичными источниками. Я обращаюсь преимущественно к первоисточникам и академической традиции. Если вокруг темы уже сложилась научная база, которую мне бегло удаётся охватить, то по сути это готовые мини-статьи, которые дальше можно развивать и объединять.
— У Вас есть мечта?
Если когда-нибудь у меня не будет никаких обязательств и будет очень-очень много денег, я сниму номер в отеле в районе Дзимботё. Это часть района Канда в Токио, знаменитая своими книжными магазинами. Там их 140 штук, по крайней мере, было недавно. Думаю, даже сами владельцы этих магазинов не знают, какие сокровища у них хранятся. Если бы у меня была такая возможность, я бы жил там и каждый день ходил бы в новый магазин, просто теряясь среди книг. Но пока что я смотрю на это издалека.
А вот если фантазировать о том, где и кем бы хотелось работать вне академии, то я бы, наверное, поехал в Антарктиду и стал смотрителем станции. Как-то даже видел такую вакансию и на секунду задумался. Мне потребовались бы разве что огромные запасы кофе, возможность читать, писать, слушать музыку и заниматься какой-нибудь зарядкой, а все неудобства компенсировала бы возможность наблюдать за пингвинами.
Блиц
— Интересный факт о Вас, о котором не догадываются окружающие
Я участвовал в онлайн рэп-баттлах под несколькими псевдонимами, но никогда не проходил дальше первого этапа. А ещё недолго занимался профессиональным реслингом и борьбой без правил, но пришлось бросить — мой учитель, Александр Николаевич Мещеряков, сказал, что у меня там мозги повредятся, и я не напишу диссертацию. Диссертацию я написал.
— Какие три книги оказали на Вас наибольшее влияние?
«История древней Японии» под авторством Мещерякова и Грачёва, «Человек без свойств» Роберта Музиля и «Япония: боги и герои», та самая из детства.
— Какой фильм должен посмотреть каждый?
Нет такого, ведь каждому своё. Но мне лично нравится очень последний фильм Куросавы — «Мададаё» (рус. «Ещё нет»). Все смотрят «Расёмон» и «Семь самураев», а чем закончил Куросава и кто такой Утида Хяккэн, выступивший прототипом главного героя его последнего фильма, у нас мало кто знает.
— Ваше любимое место в Москве?
Общага на Кировоградской, 25, ну или 16-ая Парковая, дом 27, квартира 90. Это квартира, где я долгое время прожил, и там рос Александр Николаевич Мещеряков. И там дальше его мама жила, и после того, как её не стало, он предложил мне там пожить. И я жил в квартире, про которую он писал в своих книгах.
— Если бы Вы могли обладать суперспособностью, то какой бы она была?
Читать и писать во время занятий на дорожке — из прагматических, делать так, чтобы люди не ссорились и слушали друг друга — из несбыточных.
— Оказавшись перед собой 18-летним, что бы Вы себе сказали?
Учи иероглифы, прописывай каждый день, потому что из головы они вылетают быстрее, чем газ из газировки.