"Витгенштейн о необходимости, добре и зле": мини-лекция Софьи Данько для портала ПостНаука
"Сейчас я бы хотела дать некоторый анализ логической структуры с учетом предшественников Витгенштейна и с учетом основательной интенции философии к поиску чего-то устойчивого, необходимого, неизменного. Эта история очень древняя ― еще в Античности мы находим ее истоки. Мы можем опереться на уже тоже довольно старый, но очень крепкий принцип ― картезианский, принцип Декарта, то есть на необходимость как невозможность представить обратное. В этой связи у Витгенштейна весьма оригинальный подход, хотя можно найти что-то общее, найти некоторые пересечения с предшественниками ― я сейчас имею в виду Юма (эмпиризм) и Канта. В чем-то Витгенштейн оказался удивительно близок к Юму, а в чем-то ― Канту.
Дело в том, что Витгенштейн отыскивает необходимость прежде всего в самой логической структуре языка. Он говорит о том, что простейшими элементами языка являются так называемые простые объекты, которые заведомо содержат в себе все возможности вхождения в факты. То есть получается, что наш язык развивается в логическом пространстве. Витгенштейн даже уточняет пространство, например цветности или высоты звука. Пятно в поле зрения должно иметь какой-то цвет, говорит он, а тон ― высоту. Также он говорит, что пространство, время и цвет ― это формы объектов. В этом смысле можно сказать, что Витгенштейн подобен Канту. Кант говорил об априорных формах созерцания, которые определяют то, как мы будем смотреть на мир. А Витгенштейн говорит о том, что определенные ограничения нашему пониманию, нашему языку, описанию реальности ставит логика. Уточняю, как это может выглядеть у Витгенштейна на примерах. Допустим, мы не можем представить или понять, что звук до-диез, например, упал на пол и растекся. Здесь у нас сразу появляется такое чувство, что сказанное абсурдно. Мы не можем сказать, что зеленое, например, шире синего. В таких предложениях как раз нарушается логика языка. Что особенно интересно, эта логика, логическая структура, априорна, она берется не из опыта, а, наоборот, предвосхищает наш опыт, наше описание реальности. Кроме того, Витгенштейн говорит, что наша логика трансцендентальна. Он использует это выражение. Но в чем отличие от Канта? Кант не привязал эти трансценденталии Богу, хотя мог бы через лейбницианскую предустановленную гармонию или подойти к этому как-то еще. Скорее, получилось так, что априорные формы созерцания в каком-то смысле наши, субъективные. Тем самым их ценность несколько снижается, поскольку после Декарта у нас такое ощущение, что если что-то наше ― субъективное, то доверие к этому уже не стопроцентное, потому что абсолютная реальность, абсолютная истина связывается с какой-то другой идеей, которая в то время еще была актуальной, ― я имею в виду Бога.
Витгенштейн не привязывает логическую структуру с ее необходимостью субъекту по той причине, что у него субъекта и нет. Это очень важный момент, и его не так легко понять, поскольку философия настолько сильно пропитана субъективизмом до сих пор, что те теории, которые вроде бы наглухо открещиваются от субъективизма, тем не менее его косвенно придерживаются. Витгенштейн, на мой взгляд, просто уникален. Он невероятно последователен и радикален в этом вопросе, как и во всех других. Он показывает, что для того, чтобы субъекту что-то приписать ― например, сделать его носителем этих априорных диоптрий или как-то еще, носителем логики, логических структур, его надо выдвинуть в мир, показать, что вот он, перед нами. На самом деле это не так. Буквально Витгенштейн говорит так, что если я напишу книгу «Мир, каким я его нахожу», то в этой книге будет все что угодно, кроме меня, описывающего этот мир. То есть «я» ― это граница мира, буквально говорит Витгенштейн. Граница, но не часть мира. Мы никогда не можем представить это «я» впереди себя. Он проводит аналогию с глазом и полем зрения: так же, как глаз не может увидеть сам себя, из ничего в поле зрения нельзя заключить, что оно видится глазом. Ровно так же не может быть выделен мыслящий, понимающий субъект, хотя философия за счет рефлексии, редукции и многих других процедур все время пытается это сделать. Витгенштейн говорит: «Невозможно!» И восклицает: «Я ― это глубоко таинственная вещь!»
Я ― граница мира, и логика тоже граница мира. Вот что интересно. Некоторые исследователи склонны таким образом связывать «я» и логику: раз и то и другое ― границы мира, то вероятно, что они либо одно и то же, либо существует какая-то связь. На самом деле такой связи проводить нельзя. Что происходит на границе мира, мы вообще судить не можем, а мы можем судить только о том, что происходит внутри мира. А философ, в данном случае Витгенштейн, просто показывает нам, что вещи, о которых мы склонны говорить (не так чтобы запросто за завтраком, но философствовать), не подлежат философскому анализу. Таким образом, логическая трансцендентальная структура просто как-то повисает в воздухе, она просто есть, так же как просто есть мир. Он оказывается не порождением субъекта, поскольку мы больше не можем приписывать субъекту порождающие мир функции, а мир просто есть почему-то, его существование необъяснимо. Совершенно точно, что «я» каким-то образом коррелирует с этим миром, и Витгенштейн говорит, что только в одном смысле мы можем об этом говорить, что «я понимаю свой мир». Больше ничего. Наше предположение, что есть еще какой-то другой мир, который я не понимаю, абсолютно бессмысленно. Оно как раз и происходит из той идеи, что есть мир, который ограничен мною как субъектом и моим восприятием, феноменальный в терминах Канта мир, а есть еще какой-то мир, который Кант обозначил как вещь в себе, который я не понимаю, но который может воздействовать на меня. Для Витгенштейна такие вещи являются философскими инсинуациями. Нельзя так смотреть на мир."