Прусская нация? Баварская нация? Саксонская нация? Немецкая нация? “Протонационализмы” в германских землях в XVII–начале XIX вв.
Общая тема семинара – «Прусская нация? Баварская нация? Саксонская нация? Немецкая нация? “Протонационализмы” в германских землях вXVII – начале XIX вв.»
Семинар проходил в рамках проекта, анализирующего связи средневековых традиций с «национальным» в Новое и новейшее время (субпроект общей программы ЛМИ «Центры и периферии в истории Европы»). В центре внимания этой серии семинаров ЛМИ - спорные и неизученные проблемы возникновения и эволюции «национального» (этно-национального, протонационального, национализма, национального и этнического самосознания, наций…) в европейских и не-европейских культурах Средних веков и раннего Нового времени. Цель семинаров - осуществить сравнительный анализ генезиса «национального» и наций в истории «большой Европы». Особое внимание уделяется тому, как связаны (или же, напротив, не связаны) традиции «латинского» и «византийско-славянского» Cредневековья с развитием протонациональных и национальных дискурсов, представлений и практик в Новое время (XVI – XIX вв.).
В этот раз обсуждались следующие вопросы:
- как в немецкой культуре XVII – начала XIX вв. сочетались представления о «немецком народе» и формы локального патриотизма и «протонационализма» (прусского, баварского, саксонского…)?
- обосновано ли представление, что дискурсы «общенемецкого» национального самосознания в XVIII в. уступили место «локальным патриотизмам»?
- с другой стороны, каковы связи между немецким национализмом XIX в. и средневековыми дискурсивными традициями и представлениями о «немецком» в Новое время?
- что наши источники позволяют сказать о распространении идей «общенемецкого» самосознания или локального (прусского, баварского, саксонского…) “Wir-Gefuehl” в широких слоях населения германских земель?
- наконец, как формы того или иного протонационального «чувства мы» сочетались с дискурсами протестантской или католической идентичности?
Семинар открыли доклады к.и.н. Олега Владимировича Русаковского на тему «Этнические и протонациональные идентификации в военных сообществах Германии раннего Нового времени» и к.и.н. Дмитрия Владимировича Стерхова на тему «Король, Отечество и прусская нация: представление о «национальном» в Пруссии в наполеоновскую эпоху (1806-1815)».
Приводим резюме докладов и краткие библиографии.
Стерхов Д. В. (РНИМУ им. Н.И. Пирогова).
Король, отечество и прусская нация:
представление о «национальном» в Пруссии в наполеоновскую эпоху
(1806 – 1815 гг.).
Освободительные войны традиционно рассматриваются в исторической науке как ключевой эпизод немецкой национальной истории, период становления массового национального движения в Германии. Подобный подход сформирован боруссианской историографией середины – второй половины XIX века. В это время в немецкой историографии эпохи Освободительных войн стало формироваться представление о общенемецком национальном подъёме, имевшим место в германских землях в 1813 – 1815 годах. Параллельно стала зарождаться идея о «немецкой миссии Пруссии», одним из авторов которой считается крупный немецкий историк Густав Дройзен. Сторонники подобной трактовки, к которым также относились Людвиг Хойссер, Генрих фон Зибель, Генрих фон Трейчке, рассматривали Освободительные войны как важнейший этап в процессе конституирования немецкой нации, которая в борьбе с наполеоновской Францией приобрела более чёткие очертания. При этом особо подчёркивалась роль Пруссии, которая, по мнению авторов XIX века, внесла наибольший вклад в разгром Наполеона и поэтому могла претендовать на лидирующие позиции в германском мире. Окончательное объединение Германии под эгидой Пруссии, состоявшееся в 1871 году, служило весомым аргументом в пользу тезиса о «немецкой миссии Пруссии». Освободительные войны стали излюбленным сюжетом немецкой исторической науки рубежа XIX – XX веков, при этом события 1806/1813 – 1815 годов всё больше подвергались мифологизации и трактовались исключительно с национальных позиций.
Подобный подход оказал значительное влияние и на немецкую историографию XX века. Безусловно, тезис о «немецкой миссии Пруссии» уже давно не поддерживается историками, однако во многих современных трудах по немецкой истории XIX века Освободительные войны продолжают рассматриваться как «ключевое событие современной немецкой национальной истории» (Петер Брандт). Хотя некоторые исследователи и указывают на значимость локального патриотизма, как это делает Отто Данн в своей знаменитой работе «Нация и национализм в Германии. 1770 – 1990», всё же общенациональной немецкой тематике традиционно уделяется куда больше внимания. Определённый поворот в трактовке Освободительных войн наметился на рубеже 1970 – 1980 годов, когда немецкие историки стали ставить под сомнение тезис о массовом национальном подъёме, якобы имевшем место в Германии в наполеоновскую эпоху. Гораздо больше внимания авторы стали уделять локальному патриотизму, местным династическим и территориальным привязанностям, которые, значительно превалировали над общенемецким национальным чувством. Новый подход к трактовке событий 1813 – 1815 годов базировался в первую очередь на прусском материале. Одним из первых, кто обратил внимание на важность локального патриотизма в Пруссии, был Рудольф Иббекен, чья работа «Пруссия 1807 – 1813. Государство и народ как идея и реальность» стала поистине революционной. Развеивая мифы о немецком национальном восстании, Иббекен приходил к выводу о том, что в Пруссии сложилась особая форма династического патриотизма, который являлся более эффективным средством мобилизации населения Пруссии, чем немецкая национальная идея. Продолжение этой тенденции на развенчании «мифа об Освободительной войне» нашло отражение в трудах и других авторов (Йоханнес Вилльмс, Герхард Граф, Мэттью Левингер, Уте Планерт, Хорст Карл, Карен Хагеманн).
Представление о нации в Пруссии в начале XIX в. века носило сугубо инструментальный характер и было обусловлено поражением прусского королевства в войне с Францией 1806 года. Военно-политический кризис 1806 – 1807 годов стал настоящей экзистенциальной катастрофой, так как государство оказалось на грани тотального уничтожения, которого всё же удалось избежать. Тем не менее цена поражения оказалась чрезвычайно высокой: Пруссия потеряла почти половину своего населения и территорий, отторгнутых в пользу соседних государств, а также лишилась своей армии, которая некогда считалась самой сильной в Европе. На жителей королевства была наложена тяжёлая контрибуция, из-за бесконечных грабежей и реквизиций каждый пруссак почувствовал на себе тяготы войны. В стране царил политический хаос: королевская семья была вынуждена бежать из своей резиденции (Берлина), оккупированной французскими войсками, и три года укрываться на самых восточных окраинах государства. В этих условиях перед политическим руководством страны стояла вполне конкретная задача: как можно быстрее преодолеть последствия сокрушительного поражения 1806 года, восстановить экономическую и политическую независимость страны и, в идеале, взять реванш за испытанные лишения и унижения. Политическое руководство страны понимало, что без мобилизации широких масс населения добиться этих целей не удастся. Поэтому, начиная с 1807/08 годов, в Пруссии начинает конструироваться идея о прусской нации, носителями которой изначально являлась интеллектуальная и, в первую очередь, бюрократическая элита, поэтому к периоду 1807 – 1812 годов исследователь Мэттью Левингер использует понятие «бюрократический национализм».
Прусская нация конструировалась как нация монархическая, центральной фигурой являлся прусский король. Связано это было не только с необходимостью восстановления пошатнувшегося авторитета королевской власти, но и с представлением о том, что без сохранения правящей династии невозможно сохранение прусского государства. Прусская государственная пропаганда всячески подчёркивала «исконность» династии Гогенцоллернов, которая была связана с прусским народом беспрерывной 400-летней историей. Гогенцоллерны представлялись как «коренная», «национальная» династия, король Фридрих Вильгельм III – как подлинно «национальный» лидер. При этом активно использовалась и религиозная аргументация: король представал как ниспосланный прусскому народу самим Богом. Как особое благоволение Господа по отношению к пруссаком трактовался тот факт, что за 400 лет правления дома Гогенцоллернов в Бранденбурге-Пруссии династия ни разу не прервалась по мужской линии. Наконец, в официальной пропаганде король представал как «отец Отечества», «отец нации», все подданные короля мыслились как его «дети». Тем самым прусская нация воображалась как большая патриархальная семья, а обязанности каждого пруссака перед монархом стилизовались как долг сына перед отцом. Важным патриотическим символом являлась и умершая в 1810 году королева Луиза, которая выступала в качестве «прусской Мадонны» и «матери прусского Отечества». Война против Франции представала в рамках данной трактовки как месть каждого пруссака за страдания и гибель «матери».
По отношению к прусскому государству в целом также употреблялось понятие Отечества. При этом в прусских источниках делалось достаточно чёткое различие между Пруссией как Отечеством для каждого пруссака и немецким Отечеством в целом. Последнее упоминается спорадически и остаётся умозрительной абстракцией, не уточняются границы этого немецкого Отечества, которое является отвлечённой идеей, нежели реальностью. Под прусским же Отечеством обычно понимались все те территории, которые были объединены под скипетром прусского короля. Это прусское Отечество отчасти также являлось воображаемой абстракцией, но в то же самое время оно было и реальностью, так как оно требовало лояльности по отношению себе, каждый пруссак должен был приносить материальные и физические жертвы ради спасения и сохранения этого Отечества. Защита Отечества объявлялась священным долгом каждого пруссака, однако практически никогда не увязывалась с политическими правами, хотя многие прусские политики высшего ранга всерьёз задумывались о национальном представительстве и учреждения в Пруссии конституционной монархии.
По отношению ко всем подданным прусского короля также часто применялось понятие «нация». В начале XIX века под нацией в Пруссии понимали политическую общность, объединённую единой волей и единым национальным интересом, прусская нация тем самым представлялась как нация политическая. Принадлежать к этой нации означало хотеть быть подданным прусского короля, подчиняться законам прусского королевства, стремиться защищать политический коллектив, а также разделять общепрусские национальные ценности. У прусской нации имелся свой «национальный» лидер в лице короля, нация была привязана к конкретному государству, имелись также и представления о некоем прусском «национальном» характере, тех качествах и чертах, которые были присущи именно пруссакам и которые отличали их от других народов (в источниках чаще всего упоминаются такие черты прусского национального характера, как работоспособность, экономность, религиозность, верность монарху).
У прусской нации имелась своя «национальная» история, свои «национальные» герои – как в прошлом (Великий курфюрст Фридрих Вильгельм, Фридрих II Великий), так и в настоящем (наиболее выдающиеся прусские генералы – Блюхер, Шарнхорст, Йорк). Зачастую в источниках упоминается и прусская «национальная» религия – протестантизм. Антинаполеоновские войны дали Пруссии и свой «национальный пантеон мучеников, погибших во имя короля и Отечества. Прусское правительство прилагало все усилия для того, чтобы сохранить память обо всех прусских солдатах, которые отдали жизнь ради спасения нации, при этом почитание героев Освободительных войн носило подчёркнуто религиозный характер. Наконец, у Пруссии имелась и своя «национальная» армия: с введением всеобщей воинской повинности в 1813 – 1814 годах обязанностью каждого пруссака стала военная служба во имя Отечества. При этом характерная для Пруссии XVIII века вербовка иностранных солдат была полностью запрещена. Отныне каждый житель прусского королевства становился защитником своего Отечества.
Суммируя вышесказанное, можно утверждать, что в эпоху Освободительных войн в Пруссии по крайней мере на уровне элит было сформировано представление о некоей единой политической общности, во главе которой стоял монарх и к которой применялось понятие «нация». Пример Пруссии подтверждает тезис ряда современных немецких историков о том, что в начале XIX в. процесс образований наций происходил не на уровне всей Германии в целом, а на уровне территориальных государств. Изучение аналогичных процессов в других немецких государствах (Бавария, Вюртемберг, Саксония, Ганновер) позволило бы обратить внимание исследователей на фактор партикуляризма и переосмыслить значение Освободительных войн в истории Германии.
Библиография.
- Akaltin F. Die Befreiungskriege im Geschichtsbild der Deutschen im 19. Jahrhundert. Frankfurt am Main, 1997.
- Brandt P. Die Befreiungskriege von 1813 bis 1815 in der deutschen Geschichte. In: Geschichte und Emanzipation. Festschrift für Reinhard Rürup. Hg. von Michael Grüttner, Rüdiger Hachtmann, Heinz-Gerhard Haupt. Frankfurt am Main, 1999. S. 17 – 57.
- Carl, H. Der Mythos des Befreiungskrieges. Die „martialische Nation“ im Zeitalter der Revolutions- uns Befreiungskriege, 1792 – 1815. In: Föderative Nation. Deutschlandkonzepte von der Reformation bis zum Ersten Weltkrieg. Hg. von Dieter Langewiesche und Georg Schmidt. München, 2000. S. 63 – 82.
- Graf G. Gottesbild und Politik. Eine Studie zur Frömmigkeit in Preußen während der Befreiungskriege 1813 – 1815. Göttingen, 1993.
- Handbuch der preußischen Geschichte. Band II. Das 19. Jahrhundert und Große Themen der Geschichte Preußens. Hg. von Otto Büsch. Berlin, 1992.
- Hagemann K. „Männlicher Muth und teutsche Ehre“. Nation, Militär und Geschlecht zur Zeit der antinapoleonischen Kriege in Deutschland. Paderborn, 2000.
- Hagemann K. Revisiting Prussia’s wars against Napoleon. History, culture, memory. Cambridge, 2015.
- Ibbeken R. Preußen 1807 – 1813. Staat und Volk als Idee und in Wirklichkeit. Köln, 1970.
- Levinger, M. Enlightened nationalism. The transformation of Prussian political culture 1806 – 1848. Oxford, 2000.
- Münchow-Pohl, B. Zwischen Reform und Krieg. Untersuchungen zur Bewußtseinlage in Preußen 1809 – 1812. Göttingen, 1987.
- Planert U. Der Mythos vom Befreiungskrieg. Frankreichs Kriege und der deutsche Süden: Alltag – Wahrnehmung – Deutung. Paderborn u.a., 2007.
- Sellin, V. Nationalbewusstsein und Partikularismus in Deutschland im 19. Jahrhundert. In: Kultur und Gedächtnis. Herausgegeben von Jan Assmann und Tonio Hölscher. Frankfurt am Main, 1988. S. 241 – 264.
- Trox E. Militärischer Konservatismus. Kriegervereine und „Militärpartei“ in Preußen zwischen 1815 und 1848/49. Stuttgart, 1990.
Публикации Д.В. Стерхова.
1. Стерхов Д.В. Поражение как религиозное испытание. Отражение военно-политического кризиса Пруссии 1806 – 1807 гг. в патриотической проповеди // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2011. № 10 (102). С. 272 – 277.
2. Стерхов Д.В. Формирование национально-патриотической концепции Ф. Шлейермахера в годы Наполеоновских войн в Германии (1806 – 1815) // Вестник Московского университета. Серия 8: История. 2011. № 4. С. 31 – 50.
3. Стерхов Д.В. Королева Пруссии Луиза как немецкий национальный символ // Вопросы истории. 2012. № 3. С. 129 – 140.
4. Стерхов Д.В. Битва под Лейпцигом 16 – 19 октября 1813 г. в отражении немецкой патриотической проповеди // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2013. № 2 (24). С. 72 – 80.
5. Стерхов Д.В. «С нами Бог!» Патриотическая деятельность немецкого протестантского духовенства в годы Освободительных войн (1813 – 1815) // Ceteris Paribus. 2016. № 9. С. 8 – 16.
6. Стерхов Д.В. «С Богом за короля и Отечество!» Война и религия в Пруссии в годы Освободительных войн (1813 – 1815) // Juvenis scientia. 2017. № 2. С. 38 – 44.
7. Стерхов Д.В. Религиозно-патриотические праздники в Пруссии в годы Освободительных войн (1813 – 1815) как элемент прусской государственной пропаганды // Genesis: исторические исследования (сдана в печать 30.10.2016).
8. Стерхов Д.В. «Преступник на троне», «душитель народов», «исчадье ада». Образ Наполеона Бонапарта в немецкой патриотической пропаганде в годы Освободительных войн (1813 – 1815) // История: научно-образовательный журнал (сдана в печать 29.11.2016).
9. Стерхов Д.В. Король, Отечество и прусская нация: государственный патриотизм в Пруссии в годы Освободительных войн (1813 – 1815 гг.) // Magistra vitae. Электронный журнал по историческим наукам и археологии (в печати).
Русаковский О. В .
Этнические и протонациональные идентификации
в военных сообществах Германии раннего Нового времени
Вопрос о само- и иноидентификации участников вооруженных конфликтов является одним из центральных для ученых, занимающихся социальной и культурной войны в раннее Новое время. С одной стороны, многие военные сообщества той эпохи описывались современниками и известны нам сегодня под своими этническими или национальными названиями. Весьма часто именно они были представителями этнических или политических общностей, с которыми прежде всего знакомились жители других регионов. Суждения современников о качествах, а в особенности о пороках того или иного европейского народа основывались на опыте общения с воинами соответствующего происхождения. Протонациональные дискурсы, в свою очередь, также в большинстве случаев включали в себя возвеличивание, например, присущей той или иной общности «воинской доблести» и воспоминания об успехах немецкого/испанского/французского оружия. Эти топосы были в полной мере восприняты национальной историографией и публицистикой XIX – первой половины XX вв. и до некоторой степени влияют на историков и широкую публику и сегодня.
С другой стороны, широко известна и полиэтничная природа европейских армий XVI – XVIII вв. Преимущественно – но не исключительно – наемный характер войск того времени обеспечивал постоянное присутствие на службе всех государств и политических образований значительного числа чужеземцев – как индивидуумов, так и целых воинских подразделений. Для отдельных регионов Европы, таких как Швейцария, Шотландия или Ирландия служба в иностранных армиях стала значимым фактором социального, демографического и политического развития. В некоторых европейских армиях, например, французской и шведской времен Тридцатилетней войны, выходцы из-за рубежа составляли подавляющее большинство личного состава. В этом отношении войска Раннего Нового времени часто резко противопоставляются национальным конскрипционным армиям конца XVIII – XIX вв.
Перед представителями самих военных сообществ Европы конца XV – начала XVIII вв. проблема групповой самоидентификации стояла весьма остро. Для членов относительно малочисленных отрядов, часто действовавших в окружении враждебного населения, определение собственной групповой идентичности зачастую было необходимым условием физического выживания и, во всяком случае, было более важным, чем для их земляков, живших в относительно стабильной этнической ситуации. Возможности подобной групповой самоидентификации были, однако, ограничены. Политическое подданство какому-либо государю не могло служить эффективным маркером идентичности в силу разнородности территорий, объединенных общим сувереном (владения Испанской короны), или сложности однозначного определения подданства вообще (Священная Римская Империя). Большая часть европейских армий была конфессионально разнородна, причем их командование, в большинстве случаев, прилагало значительные усилия для сглаживания потенциальных конфессиональных конфликтов, а конфессиональная индоктринация солдат была слабой. Наемные отряды вплоть до второй половины XVII в. были преимущественно временными образованиями, а потому их члены принципиально не обладали четким сословным статусом, который мог роднить бы их друг с другом.
В этих условиях в общественном сознании постепенно утвердились представления об устойчивых групповых идентичностях воинов из различных европейских регионов. Каждая из таких групп воинов (швейцарские Reisläufer, верхненемецкие ландскнехты, хорваты времен Тридцатилетней войны, польско-литовские лисовчики и т. д.) была связана относительно общим происхождением и языком ее командиров и рядовых членов, особенностями вооружения и тактики и обладала чувством некоего корпоративного единства.
Наиболее известный и многократно исследованный пример подобной общности представляют собой верхненемецкие ландскнехты конца XV – XVI вв. Сам термин «ландскнехт» употреблялся с 1486 г. по отношению к пешим воинам, набранным в Южной Германии. С момента своего появления ландскнехты были четко противопоставлены швейцарской пехоте, несмотря на очевидную языковую близость между диалектами Южной Германии и германоязычных кантонов, сходные тактику и вооружение и, в ряде случаев, службу одним и тем же нанимателям – французском королю, императору и итальянским князьям. Сами верхненемецкие пехотинцы культивировали в своей среде «самость» именно по отношению к швейцарцам, что приводило к взаимной конкуренции и вражде между обеими группами, зачастую приводившей к кровавым расправам друг над другом. В то же время, понятие «ландскнехт» не распространялось, по крайней мере в первые десятилетия своего бытования, на воинов из нижненемецких земель и не было, таким образом, привязано к Священной Римской Империи как единому целому или какой-либо территориальной единице в ее составе.
Идентичность «ландскнехтов» не сводилась, таким образом, к этническим, языковым, военно-техническим или политическим особенностям. Можно ли считать ее «протонациональной»? В многочисленных текстах песен, «летучих листков», пропагандистских памфлетов о ландскнехтах говорили как о «наших немецких воинах». Ландскнехтам приписывались «немецкие» добродетели, современники видели в них наследников былой немецкой доблести. Одновременно с этим пороки и грехи, присущие наемникам (богохульство, суеверие, неповиновение властям), порицались как общенемецкие. Как позитивные, так и негативные топосы в отношении немецких воинов, оформившиеся на рубеже XVI – XVII вв., сохранили свое значение в публицистике и пропаганде вплоть до второй половины XVII в., хотя сами ландскнехты как специфическая форма военной организации фактически прекратили свое существование в конце XVI в.
Остается, однако, неясным, в какой степени как рядовые члены отрядов ландскнехтов так и солдаты наемных армий XVII в. осознавали свою принадлежность к «немецким воинам» и насколько знание свойственных высокой культуре «протонациональных» дискурсов влияло на их самоидентификацию. Как представляется, эффективным способом проследить идентитарные практики, бытовавшие в военных сообществах немецких земель, а также ряда сопредельных регионов, мог бы стать анализ военных уставов XVI – XVIII вв. Еще в среде ландскнехтов начала XVI в. сложилась практика письменного оформления т. н. «статейных грамот» (Artikelbriefe) – коллективных договоров членов военного подразделения с нанимателем. Изначально «статейные грамоты» представляли собой перечисление взаимных прав и обязанностей наемников и их временного хозяина. С течением времени, однако, эти документы, однако, эволюционировали в сторону сборников военного права, определявших обязанности солдат и предписывавших все более жесткие наказания за совершаемые ими дисциплинарные нарушения или преступления. В 1570 г. на рейхстаге в Шпеере в качестве общеимперских законов были приняты статейные грамоты для пехоты и кавалерии, ставшие образцом для последующих военных уставов Империи и отдельных княжеств. Под их прямым влиянием формировалось военное право Республики Соединенных Провинций, Швеции и Дании, а несколько позже и петровской России. Собственная традиция военно-правовых документов, т. н. «военных статей» (artikuły wojskowe) возникла при опосредованном воздействии немецкого военного права в Речи Посполитой.
В качестве источника, позволяющего исследовать влияние разного рода идеологических концептов, в т. ч. идентитарного характера, на представителей широких социальных низов, часто неграмотных или малообразованных, «статейные грамоты» обладают рядом преимуществ. Они относительно единообразны по структуре и кругу затрагиваемых в них вопросах, что делает возможным сравнение документов разных в хронологическом, географическом и языковом отношении. «Статейные грамоты» были рассчитаны на восприятие всеми членами военного сообщества и должны были полностью зачитываться перед строем при приеме новобранцев или перед началом военной кампании (разумеется, на практике эта норма соблюдалась далеко не всегда). Таким образом, исследуя «статейные грамоты», историк получает возможность, пусть и в очень ограниченном объеме, увидеть, какие из идентитарных представлений политического, этнического, протонационального или иного характера могли реально использоваться в разговоре с массами и быть понятными им.
В своем докладе я предполагаю сосредоточиться на анализе употребления в текстах немецких статейных грамот XVI – начала XVIII вв. таких понятий как „Nation”, “Land”, “Landsleute”, “Vaterland”, “deutsch” и т. д. В текстах значительного числа рассматриваемых уставов выражены представления о существовании в армиях землячеств, аналогичных средневековым «nationes». В некоторых случаях эти землячества мыслятся замкнутыми в рамках отдельных воинских подразделений (полков), в иных же не соответствуют им. Соблюдение верности государю, на службе которого они состоят, считается, однако, в равной степени обязательным для всех воинов вне зависимости от того, являются ли они его подданными или принадлежат к чужой «нации». В то же время, в преамбулах к некоторым общеимперским и княжеским уставам встречаются обращения к «немецким воинам», а начиная со второй половины XVII в. и апелляции к защите отечества как морально-этическому долгу, имманентному относительно соображений подданства, конфессии или военной присяги.
Источники
Beck W. Die ältesten Artikelsbriefe für das deutsche Fußvolk. Ihre Vorläufer und Quellen und die Entwicklungen bis zum Jahre 1519. München 1908.
Corpus iuris militaris des Heil. Röm. Reichs / Hg. Von J. Chr. Lünig. Leipzig, 1723.
Corpus iuris militaris recognitum ac multis ex partibus actum. Frankfurt am Main, 1674.
Frauenholz E. von. Das Heerwesen des Reiches in der Landsknechtszeit. München, 1937.
Артикул воинский // Российское законодательство X – XX вв. Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма / Под ред. А. Г. Манькова. М., 1986. С. 327 – 361.
Устав воинский // Законодательство Петра I / Под ред. А. А. Преображенского, Т. Е. Новицкой. М., 1997. С. 155 – 231.
Рекомендованная литература
Baumann R. Landsknechte. Ihre Geschichte und Kultur vom späten Mittelalter bis zum Dreißigjährigen Krieg. München, 1994.
Burschel P. Söldner im Nordwestdeutschland des 16. und 17. Jahrhunderts. Sozialgeschichtliche Studien. Göttingen, 1994.
Hunterbinker J. W. „Fromme Knechte“ und „Garteteufel“.Söldner als soziale Gruppe im 16. und 17. Jahrhundert. Konstanz 2010.
Łopatecki K. „Disciplina militaris” w wojskach Rzeczypospolitej do połowy XVII wieku. Białystok 2012.
Möller H. M. Das Regiment der Landsknechte. Untersuchungen zu Verfassung, Recht und Selbstverständnis in deutschen Söldnerheeren des 17. Jahrhunderts. Wiesbaden 1976.
Rogg M. Landsknechte und Reisläufer. Bilder von Soldaten. Ein Stand in Kunst des 16. Jahrhunderts. Paderborn, 2002.
Tresp U. Söldner aus Böhmen im Dienst deutscher Fürsten. Kriegsgeschäft und Heeresorganisation im 15. Jahrhundert. Paderborn 2004.