«Рассчитываю на Золотую пальмовую ветвь через два года»: интервью с Борисом Ореховым
— Мы знаем, что в этом году Вы запустили подкаст «Лига Айвы», в котором обсуждаете университеты (как пространство, как среду обитания исследователей и тд). Как возникла идея создания этого подкаста?
Говорят, что у мужчин бывает кризис среднего возраста, когда ты уже успешен, построил карьеру, имеешь стабильную работу, семью, любимых жену-красавицу и детей-оболтусов, но что-то важное из твоей жизни незаметно пропало. Какой-то живой драйв, с которым ты, будучи молодым, преодолевал трудности. И в такие моменты те, кто подвержен такому кризису, совершают резкий поворот, начинают бизнес с нуля, бросают семью, как будто бы живут жизнь заново, чтобы ощутить вкус свежей крови.
Не знаю, правда это или нет в быту, но что-то похожее я иногда чувствую в научном поле. У меня есть своя область: применение цифровых методов в гуманитарных науках, в рамках этой области я слежу за литературой, авторитетами, имею некоторую репутацию, достижения и главное — понимание, как всё устроено. В то же время я знаю и умею гораздо больше, и, как ни жаль, эти мои знания в рамках применения цифровых методов уже никогда не пригодятся.
За годы, посвящённые цифре, я успел соскучиться по чистой гуманитарной науке, про которую тоже хорошо понимаю. Осенью прошлого года я пошёл учиться делать подкасты и стал заниматься телеграм-каналом и подкастом «Некраткие содержания», где вспомнил, что по специальности я литературовед. Получилось неплохо, учитывая, что я получил за него специальную премию от Дирекции по связям с общественностью НИУ ВШЭ.
Но хотелось ещё и чего-то близкого мне и при этом неожиданного. Так я вспомнил про университеты, которые у меня на подкасте не совсем настоящие, а немного идеализированные. Говорили, что у Еврипида люди изображены такими, какие они есть на самом деле, а у Софокла такими, какими они должны быть. У меня на подкасте «Лига Айвы» (у него тоже есть телеграм-канал) университеты как бы даны глазами Софокла. Там нет историй про конфликты с завкафом, про тяжёлую нагрузку, про опоздания, невыученные уроки, почти нет даже самого преподавания. Это разговор про университетскую атмосферу, пространство, традиции, горизонтальные связи. И всем моим гостям, как выяснилось, так много есть что сказать по этим поводам, что до прозаических вопросов разговор просто не доходит.
— Могли бы вы рассказать, с чего началась работа над шрифтом «Восемнадцатый век» и какова была ваша главная цель при его создании? Каким образом судьба свела Вашу работу и фильм «Жена Чайковского»?
Мне хотелось научиться делать свои шрифты (всегда привлекало всё, что связано с книгоизданием — вёрстка, печать, переплёт, я даже пробовал самостоятельно делать бумагу; моё любимое стихотворение Овидия как раз про устройство античного свитка), и я занялся этим как раз перед пандемией, в феврале 2020 года. Я сделал кириллический шрифт «18 век», в котором должна была быть заключена эстетика типографской культуры эпохи Екатерины II, но с добавлением символов из алфавитов миноритарных языков России (в XVIII веке они были бесписьменными), выложил его в интернет и забыл.
Через два года со мной связались представители кинокомпании «Hype Film». То, что я написал, что шрифт свободный и бесплатный, их не устроило: они хотели лицензионный договор, чтобы, если я вдруг передумаю, я не смог подать на них в суд. Оказывается, их художник выбрал мою гарнитуру для титров фильма Кирилла Серебренникова «Жена Чайковского». Сначала я обрадовался, но когда увидел результат, понял, что художника заинтересовало вовсе не то, для чего шрифт создавался. Он использовал наспех сделанную латинскую часть букв, потому что титры по-английски. Буквы там нестройные, дёрганые, недостаточно прорисованные, их облик перекликается со сломанной психикой у той самой жены Чайковского. То есть шрифт получился плохим и именно этим привлёк художника. Тем не менее, согласно лицензионному договору, моё имя есть в титрах. Премьера фильма состоялась в Каннах, и если бы картина там взяла приз, я бы считал, что это целиком моя заслуга. Тогда победить не получилось, но в этом году я нарисовал ещё один эзотерический шрифт — на основе римского курсива с деревянных табличек, найденных при археологических раскопках в Британии. Он называется по месту раскопок «Vindolanda». Рассчитываю на Золотую пальмовую ветвь через два года.
— Не будем скрывать, мы, как истинные сыщики, не остановились на шрифте «Восемнадцатый век» в списке созданных Вами работ. Мы двинулись дальше и обнаружили, что Вы являетесь автором нескольких проектов, посвящённых шахматам. Правильно ли мы понимаем, что Вы не только исследователь, но ещё и своего рода шахматист?
На самом деле, играть в шахматы я совершенно не умею. Тем не менее, как и герой Леонардо Ди Каприо в фильме «Джанго освобождённый», одержимый Францией и требовавший от окружающих обращаться к нему «месье», не говорил ни слова по-французски, так и мне неумение играть в шахматы нисколько не мешает следить за шахматными событиями.
Что касается проектов, связанных с шахматами, их у меня несколько. Во-первых, «шахматный дуатлон» — доска, на которой одновременно разыгрываются партии в шахматы и Го. Правила такой игры остаются неизменными — победа по-прежнему является основной целью игроков. Однако на подобной доске игроки могут продемонстрировать своё мастерство в двух играх одномоментно.
В другом проекте я исследовал возможность наложения шахматной партии на текст древнего китайского стихотворения, например, эпохи Тан. Идея заключается в том, что по мере движения фигур, соответствующие этим полям иероглифы (64 символа: 8 строк, 7 иероглифов и 1 знак препинания) будут изменяться. В результате первоначальный текст стихотворения трансформируется, а иероглифы начинают взаимодействовать в новых, неожиданных сочетаниях. Это, я считаю, походит на «игру в бисер», о которой в одноимённом романе писал Герман Гессе.
Кроме того, у меня есть статья о шахматных нотациях, где записи шахматных партий метафорически рассматриваются как текст на своеобразном языке. В какой-то степени такое исследование позволило взглянуть на шахматы как на форму своеобразного языка с собственными правилами и логикой.
Наконец, не так давно я написал текст для платформы «Системный Блокъ» о роли компьютеров в современных шахматах. Как мы все знаем, раньше игра с компьютером была вызовом, но сегодня это уже не актуально — сегодня машины значительно сильнее человека. Однако это не означает, что люди и компьютеры окончательно разошлись по разным углам. Там я говорю о том, что такое читинг, премув, о разнице онлайн-шахмат с игрой на физической доске и почему компьютеры необходимы для анализа шахматных партий.
Блиц
— Интересный факт о Вас, о котором не догадываются окружающие
Я участвовал в 9-й серии 14-го сезона передачи «Битва Экстрасенсов». Но те, с кем мы давно знакомы (передача вышла в ноябре 2013 года), об этом знают. Отмечу, что я не исполнял там роль экстрасенса. Экстрасенсов не существует.
— Какие три книги оказали на Вас наибольшее влияние?
Наибольшее влияние на меня оказывали всё-таки люди, прежде всего, академик Владимир Александрович Плунгян. А если вспоминать книги, то всеохватная и всеобъемлющая «Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры» Т. В. Гамкрелидзе, Вяч. Вс. Иванова, и вообще разные работы Вяч. Вс. Иванова. А ещё «Universum versus» М. И. Шапира.
— Какой фильм должен посмотреть каждый?
Не уверен, что такая рекомендация возможна, тут все очень индивидуально. Я бы скорее посоветовал что-то, что вскрывает, как вообще сделано кино. Например, мне нравятся старые русскоязычные ролики Александра Рыбакова с YouTube-канала «…and Action!»
— Ваше любимое место в Москве?
Теперь такого нет, я стал ценить Москву целиком (раньше были Волхонка и Ленинградский проспект). Любимое место у меня есть только в Лиссабоне: Jardim António Nobre, это городской сад с очень магриттовскими вайбами.
— Если бы Вы могли обладать суперспособностью, то какой бы она была?
Это были бы все те суперспособности, которые со мной сейчас.
— Оказавшись перед собой 18-летним, что бы Вы себе сказали?
Это не имеет значения, потому что 18-летним я все равно не был способен услышать и воспринять какой-либо совет. Наверное, попробовал бы убедить себя, что времени впереди не так много, как кажется. Но не преуспел бы.