Олег Лекманов*: «Кино — это тоже текст»
Олег Андершанович Лекманов* ведет для студентов-филологов факультатив «Язык кино». Я решила взять у него интервью не только потому, что на сайте ФГН публикуется серия материалов о киноклубах нашего факультета. О.А. — особенный: очень артистичный, и у него искрометный юмор; он называет студентов детьми, особенно когда играет с ними в филологического крокодила; он знаменитый котофил, как знают его читатели в фейсбуке (Виктория Пекарская, студентка ОП «Фундаментальная и прикладная лингвистика»).
ВП: Просмотр фильма, обсуждение, игра в филологического крокодила. Встречи со студентами в этом формате продолжались и после официального окончания занятий факультатива «Язык кино». Похоже, что это уже стало собранием единомышленников. Будут ли проводиться занятия в этом учебном году?
ОЛ: В этом году все будет продолжаться. Может быть, опять факультатив, а, может, уже в более свободном режиме. Я веду эти семинары с первых дней основания факультета филологии НИУ ВШЭ, вел у самого первого курса, где, кстати, учился мой сын. Я сразу воспринимал это как ликбез для студентов. С одной стороны, мне хотелось показать им фильмы, 80-ых, 90-ых годов, которые нынешние молодые люди уже не смотрят. Важно было познакомить их с интересными и неустаревшими шедеврами кино последней трети ХХ века. С другой стороны, мне хотелось показать, что кино — это тоже текст, что фильм можно разбирать, хотя и не совсем так, как литературное произведение. Поэтому к нам ходят в основном филологи, хотя иногда заглядывают и студенты с других факультетов.
Сразу скажу, чтобы это все не смотрелось уж очень сахарно и сусально. В Вышке, как Вы сами знаете, люди усиленно зарабатывают всевозможные баллы. А поскольку этот факультатив не весит много кредитов, то очень часто студенты приходят, им даже нравится, а потом они бросают, потому что у них все больше сил начинает отнимать вышкинская суровая жизнь.
ВП: Бывали ли такие случаи за всю историю факультатива, когда Вы меняли свое мнение о фильме после совместного просмотра и обсуждения со студентами? Учитесь ли Вы чему-нибудь у слушателей факультатива?
ОЛ: Было бы странно сказать: все студенты – идиоты, я у них никогда и ничему не учусь. (Смеется.) Во-первых, я довольно часто корректирую свое мнение о фильмах хотя бы потому, что сам смотрю эти фильмы спустя 10-15 лет. Во-вторых, студенты, конечно, часто замечают то, чего я не вижу. Несколько раз были такие случаи, когда мы довольно серьезно спорили, это весьма полезно.
ВП: Есть ли у Вас некий подсознательный список фильмов, без просмотра которых невозможно просто даже высказать свое мнение во время дискуссии? Перечень картин, который должен посмотреть любой культурный человек.
ОЛ: Список, того, что, как мне кажется, нужно обязательно посмотреть, есть. Другое дело, что он время от времени меняется: что-то из этого списка выпадает, что-то в него входит. Простейший пример: Альфред Хичкок не устаревает, потому что он гений и потому что жанр такой. А скажем, фильмы Федерико Феллини, которые мне всегда очень нравились и которые я считаю по-прежнему великими, например, фильм «8 с половиной», в силу того, что убыстрился монтаж, уже кажутся немножко скучноватыми, слишком медленными. Вообще же я склонен к рейтинговому мышлению. У меня есть список в голове, который обрастает какими-то фильмами, а какие-то из него вылетают.
ВП: Что для Вас значит повторный просмотр фильма? Не жалко ли тратить время?
ОЛ: Люди, по моим наблюдениям, делятся на два типа. К первому принадлежала моя покойная мама. Она не любила перечитывать книги, книга должна была быть, по крайней мере, уровня «Войны и мира», чтобы она ее еще раз открыла. А папа мой — представитель второго типа, я в этом смысле больше похож на него — тоже поклонник перечитывания и пересматривания. Например, классический вестерн «Великолепная семерка» он смотрел раз пятьдесят: радость узнавания, радость повторения. Кроме того, есть фильмы, скажем, Акиры Куросавы или Кшиштофа Кеслевского, когда каждый раз при очередном просмотре что-то для себя открываешь. Кажется, что все уже знакомо, но на заднем плане замечаешь вдруг, как собачка пробежала, и это большое удовольствие.
ВП: Существует мнение, что книги вымирают и скоро будут существовать только как основа для фильмов. Что вы думаете об этом?
ОЛ: Я думаю, что это ерунда. Конечно, популярность «Гарри Поттера», например, или «Кода да Винчи» многократно возросла благодаря экранизациям. Еще пример: выходит сериал «В круге первом» или «Идиот», на следующий день во всех книжных магазинах мы видим обложки с лицами актеров, и в этом ничего плохого нет. Во времена Советской власти, железного занавеса, на телевидении было всего две программы, по которым шло что-то совершенно мутное и неинтересное. И людям оставалось только одно — читать книги. И литературоцентричность, о которой многие говорят, объясняется, как мне кажется, отсутствием выбора. Сейчас мы имеем интернет и кино, поэтому чтение книг немножко ушло на периферию. Но по моим наблюдениям, остается довольно много студентов, да и вообще разных людей, которые читают книги.
Когда я открываю русский журнал начала ХХ века — а это эпоха Блока, Ахматовой, Ходасевича, — в каждой второй статье пишут: «Кончилась литература, скоро ее не будет». Но все потихонечку продолжается, и, думаю, продолжится.
ВП: В одном из своих интервью Вы сказали, что Есенин является чуть ли не самым любимым поэтом России. Если ты в поезде обсуждаешь с попутчиками Пастернака и высказываешься о нем негативно, ничего не произойдет. Но если ты скажешь что-то плохое о Есенине, то можешь и схлопотать. А за какого режиссера можно в электричке получить по шее?
ОЛ: Да, ни за какого, если мы говорим о российской ситуации. К моему сожалению, к этому уровню известности приблизился Никита Михалков. Первые его фильмы мне не нравятся, но они были профессиональными. «Неоконченная пьеса для механического пианино», например. То, что он снимает сейчас, я смотреть не могу. Гений и злодейство — две вещи несовместные, и видно, как он теряет профессионализм на глазах.
Но с режиссерами всё не как с поэтами. В Англии, скажем, а я там жил полгода, у меня случались довольно горячие споры о том, хороший ли Джеймс Бонд из актера Крэйга или плохой. В России это никого не волнует.
А так спорят у нас не сколько о режиссерах, сколько о фильмах. Например, совершенно очевидно, что фильм «Сталинград», который тоже мне активно не нравится, может стать темой разговора в поезде. Говоря об этом фильме, люди могут горячиться. Или тот же «Левиафан» может породить споры. Я знаю двух приятелей, которые просто перестали общаться из-за отношения к этому фильму. Но если я буду ехать в поезде Москва-Оренбург и спрошу попутчика про «Левиафан», он, скорее всего, просто не будет знать, что это такое, потому что люди смотрят только телевизор. Мнение телевизора всех абсолютно подавляет, а поскольку «Левиафан» не в телевизоре… Современные русские сериалы ничтожны. Может, кто-то их и обсуждает, но я все это не смотрю.
ВП: Ильфу и Петрову все время задавали вопрос, каково работать вместе над книгой? Книгу «Сергей Есенин. Биография» Вы написали вместе с Михаилом Игоревичем Свердловым. У вас есть с ним и общие статьи. Иногда ведь так хочется начать гнуть свою линию, несмотря на мнение соавтора. Сложно найти творческий компромисс?
ОЛ: Пять или шесть книг я написал в соавторстве. И лишь один раз было так, что замечательный ученый, с которым мы вместе работали, в какой-то момент предложил «остаться друзьями», и мы остались друзьями. (Смеется.) Нет, мы действительно остались друзьями, но больше не сотрудничали. Никто не любит выслушивать критику, а с возрастом это усиливается. У меня есть один не очень близкий друг, замечательный поэт, который однажды попросил высказать «честное мнение» о своем новом стихотворении. После того, как я это честно ему сказал, мы не виделись 5 лет.
С Михаилом Свердловым мы пишем вместе довольно долго. И если в наших первых работах еще четко видна разница между нашими стилями, то сейчас (мы, кстати, пишем книгу о футболе в русской поэзии) некоторые кусочки просто невозможно разделить, где пишет он, а где — я.
ВП: Одна моя знакомая поступила сначала на журналистику, а потом перевелась на филологию. Аргументы были такие: на журфаке не дают базы, нет глубины. Вы проработали долгое время на журналистском факультете МГУ. Что Вы думаете об этих аргументах?
ОЛ: Однажды на журфаке МГУ сократили число предметов, связанных с изучением литературы, и поднялась довольно большая буча. А мне было интересно, как к этому относятся журналисты. И поскольку у меня на фейсбуке в друзьях есть, действительно, выдающиеся журналисты такие, как Кирилл Рогов, Екатерина Шульман, Ольга Бешлей, Андрей Громов и другие, я спросил у них про литературу. Оказалось, 90% из них считают, что ценность журналистского образования состоит именно в том, что там хорошо преподают литературу, и что сугубо «журналистские» предметы (особенно, «теоретические») потом, в профессиональной жизни мало пригождаются. Хотя встречи с такими людьми как Ольга Романова и Александр Архангельский*, которые преподают на журналистике в Вышке, конечно, очень полезны.
ВП: Вы называете своих студентов не коллегами, а детьми. Что Вы в это вкладываете?
ОЛ: В последний год я, действительно, так стал делать, хотя раньше всегда называл студентов коллегами, как это и принято у нас на факультете. Но потом я начал замечать, что многие смущаются при таком обращении, а некоторые даже обижаются. Думаю, что одним кажется, что над ними немножко издеваются, а другим такое обращение видится слишком официозным. Мой кинофакультатив находится на грани между дружеским общением и общением официальным, поэтому «дети» — в самый раз.
ВП: У Вас на страничке в фейсбуке в последнее время появилось много записей о службе в армии. Вы служили 2 года в ГДР, а это было не самое плохое место, по сравнению с Заполярьем или, тем более, Афганистаном. Как Вам удалось получить такое чудо-направление? И самое главное… Признавайтесь, что привезли из-за бугра?
ОЛ: Меня забирали в армию в 1985 году, и никто не хотел попасть в Афганистан: там стреляли, убивали людей. Кстати, одного моего близкого друга привезли оттуда в цинковом гробу… Когда я попал в Германию, у меня были радужные иллюзии, но они не оправдались: военный гарнизон был абсолютно изолирован. Я служил сначала под Потсдамом, потом в Людвигслусте, городке на востоке Германии. И 90% солдат ни разу не выходили в город, у нас не было увольнительных. Кроме того, важно отметить, что не очень удобных солдат, склонных к насилию и агрессивным проявлениям, отправляли подальше из Советского Союза. Так что служить было довольно тяжело.
Однако в офицерских магазинах в годы страшного книжного дефицита продавали книги. И я помню, что когда я приехал домой, у мамы немного даже вытянулось лицо: вместо вещей я привез целый чемодан книг. Это был двухтомник Ахматовой, это был Пруст. В армейской каптерке моей сидел такой ушлый азербайджанец, и вещи, которые ему нравились, он частенько забирал себе. Но когда он открыл мой чемодан и увидел эти 20 книг, то в тоске закрыл его. Впрочем, мне все-таки удалось купить кроссовки, джинсы, куртку, в которой я ходил еще потом года два и вызывал восхищение у девушек.
ВП: Запись в Вашем фейсбуке: «Предел наглости. Студентка пишет комментарий мне в фейсбуке во время моей же лекции». Были ли еще в Вашей жизни похожие забавные случаи?
ОЛ: В 1998-ом году я молодым еще человеком пришел преподавать в МГУ. Девочки-студентки усиленно кокетничали со мной. Моему сыну уже тогда было 5 лет, это детский сад, он часто болел, я сильно уставал. И однажды вечером раздался телефонный звонок. И какая-то девочка говорит: «Вот, Олег Андершанович, мы сидим, нам скучно, приходите к нам!» А это было часов в 11, мы только уложили Филю спать. Я ей говорю: «Вы что, обалдели что ли там?». И она сказала такую фразу, которая кажется мне очень смешной: «Подумаешь, воображуля!» И повесила трубку.
ВП: Где-то Вы писали, что среди Ваших студентов были золотоволосые жены или любовницы олигархов. Легко ли было их учить?
ОЛ: Когда я работал на журфаке МГУ, у меня учились такие специальные девушки: блондинки с золотыми обручами в ушах, в развевающихся туниках, блиставшие естественным ровным загаром. Это были действительно жены олигархов, бизнесменов. Конечно, я думал стереотипно: мол, это будут блондинки из анекдотов, несущие ерунду. Но нет. Они мне кажутся замечательными уже хотя бы потому, что выбрали не очередную норковую шубу, а образование в МГУ. Может быть, в них и не было большого таланта, но была доброжелательность. Мои лекции об Ахматовой, Цветаевой производили на них колоссальное впечатление. Мы с ними дружили, и это было прекрасно.
ВП: А теперь ряд коротких вопросов. Назовем их блиц:
Какие танцы Вам нравятся?
ОЛ: Я рок-н-ролл люблю. А также линди-хоп, потому что мой сын его профессионально танцует.
ВП: Чем Вам не угодил Муравей из басни Крылова?
ОЛ: Противный. Надо любить и привечать легкомысленных девушек, а он несчастную стрекозу поучает.
ВП: Что важнее для Стокгольма: Карлсон или ABBA?
ОЛ: Карлсон, слушающий ABBA. Кстати, я считаю, что после The Beatles из поп-групп АВВА лучшая.
ВП: В 12 лет самым желанным подарком для Вас был… бюст Пушкина. Какие подарки приводят Вас в восторг сейчас?
ОЛ: Когда я работал на журфаке, то заведующим моей кафедры был Николай Алексеевич Богомолов. Ему студенты поcле окончания университета всегда дарили книжки, а мне – бутылки. (Смеется.) Не могу сказать, что я имею что-то против таких подарков. Но повторюсь: только, когда всё уже закончится.
ВП: Ваш котенок Генри назван в честь Генриха Наваррского или, может быть, писателя О‘Генри?
ОЛ: Нет-нет! Генри Пушель – это такой закадровый персонаж сказки про Винни-Пуха. Когда Пятачка однажды помыли, Кристофер Робин не смог его узнать и предположил, что это родственник Винни, Генри Пушель. Я сразу подумал: если у нас с женой будет кот, мы его так назовем.
Фотографии Анны Самойлик.
* Олег Лекманов и Александр Архангельский включены Минюстом в реестр иностранных агентов.