В журнале «Знамя» вышла рецензия Максима Кронгауза на книгу «Искальщик» недавно ушедшей от нас Маргариты Хемлин
В июльском номере журнала «Знамя» вышла рецензия заведующего Лабораторией лингвистической конфликтологии Максима Кронгауза на книгу «Искальщик» недавно ушедшей от нас Маргариты Хемлин.
Источник: http://znamlit.ru/publication.php?id=6667
Искальщик ответов, находитель вопросов
«Искальщик» Маргариты Хемлин стал для меня не книгой, а возможностью встречи. Смерть Маргариты была абсолютной неожиданностью, несправедливой сразу во многих отношениях. Судьба писателя причудлива и непредсказуема, но последний прижизненный роман Хемлин «Дознаватель» оказался важным и, как это ни банально звучит, большим шагом вперед. Все прежние писательские козыри — язык, характеры, напряжение, особое мироустроение — присутствовали в нем, но добавился цепкий, не отпускающий читателя сюжет и некоторые связи, создающие глубину или, если хотите, новое измерение. Я имею в виду многоязычие в конкретном смысле слова, распределенное в романе между персонажами и даже между состояниями души главного героя. Русско-украинская многоголосица усиливалась акцентом — еврейским, мещанским или каким-то другим — и звучала не просто так, а определяла персонажей, распределяла роли, давала оценки. В общем, была, произнесу это жуткое слово, сюжетообразующей. Текст, как и герои, как и прошедшее советское время, одновременно привлекал и отталкивал.
Прочтение же романа, несмотря на его абсолютную сюжетную завершенность, порождало не вакуум, как это часто бывает, а напряженное ожидание следующего романа. Вместо которого пришло известие о смерти автора, оборвавшей не только писательскую судьбу, но и жизнь, ярчайшую по своему накалу. В рецензии не очень принято и даже не рекомендуется говорить об авторе как о человеке со всеми его человеческими качествами. Text only, в том смысле, что оценивать текст надо исключительно исходя из него самого. Но тут не тот случай, тут это не проходит. Маргарита была слишком живой и слишком яркой, чтобы это можно было не учитывать. Здесь хочется впасть в сексизм и банальность, говорить о ее образе: высокая, рыжая, энергичная и безгранично обаятельная. Впрочем, и это становилось не важно, когда Маргарита начинала говорить. Она выступала перед читателями со старым чемоданчиком, набитым старыми вещами, и про каждую была своя история, и за каждой вещью стоял человек со своей одновременно комичной и трагической судьбой, начиная от Троцкого и заканчивая никому не известной теткой из Чернигова. Маргарита любила своих героев, и эта любовь передавалась слушателям. Я помню ее выступление перед студентами, которые выбегали к ней, чтобы померить кожаную куртку или подержать в руках рушник, а потом, после лекции, обступили ее, что-то обсуждали и трогали вещи, прикасаясь к давно ушедшим людям и прошедшей эпохе.
Вообще говоря, это чудесное свойство — оживлять прошлое, и именно это я имею в виду, говоря, что Маргарита была настолько живой, что, казалось, смерти рядом с ней не существует. Как рассказчик она обладала еще одним магическим свойством: она захватывала слушателей целиком и полностью и отпускала только, когда хотела сама. А по большому счету и вовсе не отпускала, потому что хотелось слушать дальше, говорить с ней после выступления и приходить на следующее, чтобы снова потрогать чемоданчик.
Совпадение черт живого человека и автора — вещь довольно редкая, но для Хемлин — почти абсолютная. Витальность человека и витальность текста, передающаяся читателю и оживляющая плюсквамперфект — время, давно и невозвратно прошедшее.
«Искальщик» захватывает сразу. Прежде всего заморачивает читателя своим русско-украинским языком с ощутимым еврейским акцентом, обматывает совсем уж сумасшедшими глаголами типа «бовкнуть» или «чкурнуть». Но даже когда во фразе только знакомые русские слова, ее синтаксис продолжает создавать проблемы. В каждой насущной минуте человека есть такое, что в дальнейшем может стать вопросом, вплоть до непостижимой тайны. Это не я сказал. Это первая фраза романа. Время действия которого — с 1917-го по 1924-й, хотя сам рассказчик находится в 1992-м. Место действия — Чернигов и вокруг него, в том числе местечко Остер, что между Черниговом и Киевом. А герои — ну да, евреи, в основном евреи. Или, как пишет Хемлин об острянах (а приложимо это ко всем персонажам романа): «… среди которых были не в большинстве и украинцы, и русские. Что свидетельствует о зачатках интернационализма, между прочим. Пускай и не слишком сознательного».
Прежде чем говорить о людях, нужно сказать о вещах. Маргарита Хемлин продолжает открывать свой чемоданчик и доставать вещи, которые хочется потрогать, взять в руки и не отдавать. Собственно, так и поступают герои, не важно, идет ли речь о колечке или ботинках-бульдогах, вызывающих влечение сродни сексуальному.
Персонажей романа довольно скоро начинаешь не любить — не исключаю, что кто-то из читателей невзлюбит их сразу. Они неприятные, жалкие какие-то, да что уж тут — поганенькие. Но при всей этой нелюбви постоянно испытываешь к ним еще какие-то чувства. Прежде всего, интерес. Неожиданно оказываешься вовлеченным в их мелкие и неприятные дела, что и рождает чувство заинтересованности и сопричастности.
Вот, к примеру, главный герой Лазарь Гойхман — чистый и беспримесный гад, хотя еще, скорее, гаденыш. Во время основных событий ему пятнадцать-шестнадцать лет. Он все время суетится, что-то просчитывает, выстраивает, вступает в отношения и получает по морде. Довольно типичный, надо сказать, случай. На протяжении всего романа остается непонятным, вокруг чего происходит суета, вокруг чего создается напряжение, которое держит читателя в постоянном тонусе и ожидании.
Может быть, это напряжение и создает силу романа, связь между читателем и персонажами, которую невозможно разорвать, несмотря на очевидную антипатию, которую они вызывают. Впрочем, постепенно понимаешь, что неприятные, жалкие и прочие персонажи просто очень живые. Живые люди, которые живут в нечеловеческих условиях и стараются выжить. Антипатия провоцирует эмпатию, напряжение — сопряжение, и, чтобы перестать жонглировать словами, надо прямо сказать, что роман ассоциируется у меня со словом «раздражение». Его герои раздражают, его текст раздражает, а в конце больше всех раздражает читатель, который, несмотря на раздражение, не может оторваться от текста и следит за всеми этими, так сказать, героями, каждый из которых себе на уме и разыгрывает свою шахматную партию.
Непонятны правила, по которым они играют, и их ближайшие цели, но все время ждешь, когда же все эти частные партии сольются в одну общую. Это происходит, но как-то уж слишком внезапно, буквально на последних пяти страницах: все концы связываются в один узел, который тут же решительно разрубается.
На последней странице появляется и слово «искальщик», оно прорывается в речи главного героя, хотя и не имеет прямого отношения к делу. Зато последний абзац объясняет название вполне убедительно: «На тот момент передо мной остался ряд вопросов. Я шел и представлял, как буду нести их по всей своей дальнейшей жизни. Как буду искать ответы. Причем без помощи других людей. И как найду…»
Название рифмуется и с последним абзацем, и с первой фразой, которую я привел выше, и таким образом закольцовывает роман. Интересно, что название придумано не Маргаритой Хемлин, а ее сестрой-близнецом Аллой, которая и склеивала, и доводила этот текст до окончательного его вида. За что ей можно сказать огромное спасибо, потому что без ее усилий новая встреча с Маргаритой не состоялась бы.
И все-таки в этом романе автор, завершив сюжет, оставляет и герою, и читателю вопросы — и это прямо сказано в последнем абзаце.
Чего дальше ждать читателю? И ждать ли? Бог весть.