• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Факультет гуманитарных наук

 

Подписаться на новости

«Лютер и немецкие князья»: доклад Андреаса Ранфта

16 октября 2017 года в лаборатории медиевистических исследований в рамках семинара «Символическое Средневековье» выступил Андреас Ранфт из Галле-Виттенбергского университета имени Мартина Лютера с докладом «Лютер и немецкие князья». Публикуем репортаж Алексея Изосимова.

Начать хотелось бы с конца, а именно с небольшого рассуждения профессора Ранфта о хронологических рамках Средневековья. Реформация и весь XVI век для европейского историка традиционно находятся вне поля изучения медиевистики, у историков-новистов свои методы работы с материалом и свои интересы. Но велик соблазн историку-медиевисту войти в такие переходные зоны и привнести туда что-то новое, свое. В прошлом году в семинаре «Символическое Средневековье» выступал профессор Фолькер Леппин. Он попытался раскрыть мистическую природу учения Лютера и показать влияние на него Майстера Экхарта, Иоганна Таулера и Бернарда Клервосского. Профессор Ранфт тоже «по-средневековому» подошел к изучению Лютера. Его интересует, как Лютер репрезентовал себя, как создавал свой собственный «двор», подражая дворам поддержавшей его знати. Докладчик опирался как на изображения, так и на тексты, не претендуя, однако, на искусствоведческий анализ.

В фокусе внимания докладчика оказались многочисленные портреты Мартина Лютера, в основном кисти Лукаса Кранаха Старшего. Профессор Ранфт обращает внимание на некоторые характерные детали и приемы: поворот головы Лютера в три четверти, положение рук и т.д. Во многом образ Лютера напоминает изображения немецких князей того времени. Лютер рассылает эти портреты к дружественным дворам и в городские советы. Так или иначе, Лютер хотел донести до окружающих свое знакомство с сильными мира сего и с правилами политического поведения и саморепрезентации в высших кругах. Зачастую атрибуты в руках Лютера и композиция тоже служат важным высказыванием. Так, в руках реформатора порой оказывается Библия, а двойной портрет с женой бросает вызов католическому целибату. По-видимому, Лютер пытался легитимировать свое политическое влияние и фактическое положение духовного советника всех протестантских князей с помощью этих изображений. Иногда князья изображались как слуги, а он напрямую разговаривал с Христом. Лютер действительно довольно быстро аноблировался, а его жена Катарина фон Бора нередко демонстрировала дворянскую спесь! Бывший августинский монастырь, где они жили, по некоторым распорядкам стал похож на княжеский двор. Через сеть ученых и богословов при княжеских дворах Лютеру удалось вторгнуться и успешно инкорпорироваться в среду светских господ. Эта «секулярность», по мнению некоторых исследователей, волей-неволей привела к десакрализации религиозного пространства.

После доклада состоялась довольно длинная дискуссия. М.А. Бойцов спросил у докладчика, отличаются ли иконографически изображения богатых бюргеров от княжеских портретов. Оказалось, что горожане чаще изображаются в профиль, а, кроме того, их портреты использовались частным, а не публичным образом. Андрей Владимирович Доронин указал на то, что лютеранство в историографии традиционно рассматривается в связи с властью. Однако наш гость уточнил, что реформаторам скорее хотелось понять, как функционирует власть, чем самим стать властью. Андрей Доронин считает, что сам Лютер, по-видимому, не был настроен революционно, свои «95 тезисов» он собирался предложить к академической дискуссии, а не прибивать к дверям виттенбергского храма. Однако и современники, начиная со сторонников и противников Реформации, и новейшая историография конструировали и конструируют "своих" Лютеров. Для кого-то он стал романтическим революционером, для кого-то демоном во плоти. Сейчас многие считают, что Лютер продолжал линию средневековой мистики и схоластики. Для Андреаса Ранфта Лютер — прежде всего "человек порядка", ein Mann der Ordnung, четко представлявший себе, какими средствами и как ему следовало пользоваться для достижения своих целей, но, главное, ощущал ли он себя именно реформатором, — на этот по-прежнему животрепещущий вопрос, в канун 500-летия его знаменитого выступления, докладчик предпочел не давать четкого ответа.

Алексей Изосимов