Людмила Ермакова: О некоторых «формальных» и «содержательных» особенностях японской поэтической традиции

19 сентября 2018 г. заслуженный профессор Института иностранных языков г. Кобэ (Япония) на семинаре «Культуры Востока», проходящем под руководством гл.н.с. ИКВИА Натальи Чалисовой, представила доклад о категориях японской поэзии.

Японская филология, говоря о формальной стороне традиционной японской поэзии, чаще всего имеет в виду традиционные средства выразительности, о которых существует немало исследований в отечественном, японском и западном японоведении. Это приемы макура-котоба – «изголовье-слово», ута-макура – «изголовье песни» и др. В первой части доклада речь шла о других формальных особенностях – о ритмическом и эвфоническом аспекте японской поэзии, которые редко становятся объектом исследований.

Известно, что еще в раннем средневековье «правильной» стихотворной формой был признан образец, состоящий из 31 слога, приведенный в мифологическом своде «Кодзики» и приписанный божеству Сусаноо-но микото. Классическая танка («короткая песня»), как ее сложил Сусаноо, состоит из пяти строк с чередованием 5-7-5-7-7 слогов. И принципиальная особенность ритмики в разных стихотворных японских жанрах заключается как раз в том, что ритмический отрезок может быть только двух видов – или пяти-, или семисложным, отрезки эти чередуются в разной последовательности, но других вариантов метра практически нет. Многие японцы, в том числе некоторые специалисты-филологи, высказывают мнение, что этот ритм наиболее «естествен» для японской речи и возникает как бы сам собой. В дискуссиях на эту тему в японской Сети можно найти высказывания вроде того, что «ритм в семь-пять слогов у японцев в крови и впечатан в генетическую формулу». Есть и другие мнения – некоторые специалисты полагают, что такой ритм восходит к одной из разновидностей китайской строфики, заимствованной из литературы Танского Китая. В «Предисловии» Ки-но Цураюки к «Кокин вакасю» «отцом и матерью» всех существующих песен называются два стихотворения в форме пятистишия вака – песня бухты Нанива и песня о горе Асака, они же приводились первыми в пособиях по каллиграфии. Традиционно считается, что «первопесню» о бухте Нанива сложил полулегендарный поэт и ученый Вани (王仁), прибывший в Японию между III и VI вв.

Помимо предположения, что форма танка заимствована из Китая, в японской научной литературе существует точка зрения, что она сложилась естественно и постепенно в круге нерегулярных и неупорядоченных песен обоих мифологических сводов, «Кодзики» и «Нихон сёки». Согласно другой школе литературной мысли, форма танка рождается на обрядовых песенных перекличках утагаки (от утакакэ – «вызов на песню», «песенная перекличка»). В рамках этой гипотезы есть предположение, что сам обычай песенных перекличек пришел в Японию из ЮВА еще до эпохи рисосеяния, во времена подсечно-огневого земледелия. Отсюда для многих исследователей следует вывод, что материалы сохранившихся доныне обрядов песенных перекличек других племен, особенно географически близких, могут послужить основанием для складывания общих представлений и умозаключений о древней японской культуре утагаки.

В последнее время рядом исследователей реальное звучание традиционной поэзии предлагается рассматривать как подобие четной музыкальной ритмической структуры с ритмом в четыре четверти. При этом предполагается, что при исполнении вслух эта четность достигается с помощью пауз: в пятисложных строках прибавляется три длительности пауз, при семисложных – одна, в сумме в каждой строке образуется восемь длительностей (мор). Т.е. при записи мы имеем в пятистишии неравное по строкам и нечетное число слогов – вместе тридцать один, однако в устном, песенном или декламационном варианте появляются равномерные сорок, т.е. пять строк по восемь одинаковых длительностей/мор.

Что касается звуковой организации, то мы знаем, что созвучия, расположенные в конце или середине строк, и другие звуковые повторы – во всяком случае, применительно к древнему состоянию поэзии, – объявляются в ранних трактатах «болезнью стиха» и изгоняются.

Однако в последнее время появляются исследователи, находящие в японской традиционной поэзии элементы звфонической организации на западный манер, о том же пишут и некоторые литераторы, например, Миёси Тацудзи, рассуждая о поэме Симадзаки То:сон «Песнь-воспоминание о путешествии к реке Тикумагава» («Тикумагава рёдзё:-но ута»).

Во второй части доклада говорится об эволюции концепции природы в традиционной японской поэзии. Литературная поэзия, как принято считать, начинается с принятия китайской концепции четырех сезонов, согласно которой поэтические явления соответствуют разметке циклов аграрного года. Однако скоро наступает момент, когда основные буддийские концепции, выраженные в распространившихся и общепринятых в то время текстах буддийского канона, как раз входят в прямое противоречие с «природным кодом» вака. По мнению ряда исследователей, буддийские идеи и представления о мире идеальной природы опротестовывали и снижали ставшую привычной концепцию смены времен года, изменчивости времени, природной цикличности, а также ставили под сомнение эстетическую ценность описаний природного разнообразия и конкретных традиционных топосов, противопоставляя им идеальный мир, лишенный гор, рек, деревьев, смены времен года и прочих природных атрибутов. В буддизме мир предстает не как природный, а как искусственный, не естественный, а преображенный. Это, выражаясь современным научным языком, неорганический мир, появляющийся, когда естественный мир полностью исчезает. Между тем в поэзии вака преобладает именно органика – флора и фауна на фоне отобранного традицией, детально проработанного и разнообразного пейзажа.

Последующая история японских пятистиший как раз свидетельствует о сознательной деятельности по примирению и согласованию этих двух типов мировоззрения. Примечательна в связи с этим, например, история принцессы Сэнси-найсинно: (964–1035), которая внесла свой вклад в попытку преодоления противоречий между миром традиционной поэзии четырех сезонов и миром буддийского миросозерцания. Отчасти это произошло в рамках ее собственной судьбы – в качестве дочери императора Мураками-тэнно она стала саийн, синтоистской принцессой-жрицей. Однако потом она «вступила на Путь Будды». В результате ее более или менее традиционные по языку пятистишия имеют трактовку в новом, буддийском духе. Традиционный поэтический пейзаж, представленный с помощью канонических поэтических тропов, в ее поэзии преображается в буддийскую параболу, оказываясь цитатой из основополагаюшего текста буддийского канона.