• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Факультет гуманитарных наук

 

Подписаться на новости

Три вопроса об изучении мусульманских культур в России: отвечает Ольга Бессмертная

В 2020 году ИКВИА ВШЭ проводит набор на новую магистерскую программу «Мусульманские миры в России (история и культура)». Программа дает подготовку в области истории (как отдаленной от нас во времени, так и современной) и культуры мусульманских народов бывшей Российской империи во взаимосвязи с общей историей мусульманских миров, с одной стороны, и России — с другой. Чем именно может заниматься выпускник такой магистратуры? Мы спросили у руководителя программы Ольги Юрьевны Бессмертной.

Три вопроса об изучении мусульманских культур в России: отвечает Ольга Бессмертная

Какими «полевыми» исследованиями можно заниматься, изучая мусульманские культуры в России?

Наша программа внутри ИКВИА имеет некоторую специфику. Наши исследования, и это очевидно, относятся не только к «Востоку» (точнее, не только к разным мусульманским мирам), но и к России. А значит, полевые исследования можно проводить и на территории нашей страны, и за ее пределами — причем не только в Центральной Азии (ее иногда называют также Средней Азией), которая приходит в голову первой. Ведь мусульманские общества на бывших территориях Российской империи (жившие или живущие там — таков наш основной предмет изучения) имели тесные контакты с другими мусульманскими регионами, арабскими, персидскими, тюркскими. Можно, например, работать в турецких архивах (большая их часть еще не исследована) и изучать связи российских мусульман с мусульманами Османской империи, как давние, литературные и идейные, так и, скажем, эмиграцию 19 века из России или обмен реформистскими идеями в конце 19 — нач. 20 веков. Вообще, эмиграцию из России и сложившиеся диаспоры можно изучать в разных странах и разными методами: черкесскую диаспору в странах Ближнего Востока по архивным источникам или по интервью с ее представителями; можно исследовать мусульманские кладбища в Египте, где похоронено немало выходцев из имперской России, а это дает много информации и об общественных контактах, и о биографиях отдельных людей; есть русская диаспора в Иране, и ее социальный и конфессиональный состав и корни ставят много интересных вопросов о путях культурных взаимодействий. Но можно изучать и мусульман в самом Золотом кольце России — в Костроме или Ярославле, где есть не только недавно туда приехавшие мусульмане, но и совсем давние мусульманские сообщества: как разные группы людей в таких «традиционных» русских городах уживаются друг с другом и что друг о друге думают, как меняется их уклад жизни и представления о религии? Я специально оставила напоследок самое очевидное: это экспедиции в традиционные мусульманские регионы России. Можно отправиться на Северный Кавказ (где один из наших преподавателей, В.О. Бобровников, изучает разные свидетельства того, как трансформировались исламские институты и представления при имперской и, особенно, советской власти и позже, — по постройкам, плакатам, интервью, не говоря уж о письменных источниках, которые хранятся в архивах); в Крым (где другой наш преподаватель, И.В. Зайцев, исследует сохранившиеся списки тюркских рукописей и много сотрудничает с музеем в Бахчисарае); в Поволжье (где в селах сохранилось множество частных библиотек с рукописями), — не говоря о возможности фольклорных и лингвистических экспедиций во всех этих местах. Отмечу, наконец, возвращаясь к Центральной Азии, что, например, в Узбекистане можно исследовать не только давние исламские школьные традиции и их трансформации (ведь именно там находится один из старейших центров исламского знания — Бухара), но и историю и перемены в жизни того или иного села (как это сделал антрополог С.Н. Абашин, который тоже будет у нас преподавать). А можно попытаться повторить пути тех этнографических экспедиций, которые устраивали когда‑то имперские ученые и путешественники, и посмотреть совсем другим современным взглядом на совсем другую реальность, как и на возможные сохранившиеся следы реальности прежней, описанной в 19 или 20 веке. Нельзя не упомянуть такую важную экспедиционную сферу как исламская археология (мы надеемся на сотрудничество в этой области с другой магистерской программой ИКВИА — по археологии). А еще можно устраивать экспедиции поблизости — в московские мечети и частные дома, изучая, например, трансформации культа и суфийские практики (как это делает Д.А. Опарин, еще один из наших преподавателей).

Какие исторические документы и литературные памятники в этой области ждут своего исследователя?

Самые разные. Ведь мы изучаем культуры, выражавшие себя на разных языках, — арабском, персидском, тюркских, русском, да и на других. Попытаться в этой ситуации дать конкретный перечень источников и произведений (даже если ограничиться только мало исследованными) было бы необозримо. Они принадлежат самым разным видам и жанрам — от правовых постановлений и документов, до трактатов и рукописей, которые сейчас открываются во все большем количестве, или частных писем и воспоминаний или же таких, казалось бы, скучных советских документов, как личные анкеты. Нередко говорят о неиспользованном потенциале частных мусульманских коллекций (о которых я уже упоминала, говоря об экспедициях), но немало хранится и в государственных архивах (например, в Москве, Питере, Казани, Уфе). Многие неисследованные рукописи сейчас оцифровывают, они появляются на профессиональных сайтах. Они тоже могут рассказать немало о том, на какие исламские традиции ориентировались в тот или иной период в том или ином месте мусульмане в России, кто был для них авторитетом (потому что нередко — это тексты, циркулировавшие по всему исламскому миру, восходящие часто к ранним авторитетам), но и о том, про что и как говорили сами мусульмане в России в прозе или стихах. Однако мне представляется, что важно исследовать не только новые, малоизвестные источники, но и изучить по‑новому, с новым набором вопросов и методов уже известные тексты. Воспоминания конкретных людей или газеты (на русском, на татарском или, скажем, на азербайджанском), полемику по разным вопросам между мусульманами и между мусульманами и представителями государства и русскими миссионерами. Тут обсуждались, скажем, такие, казалось бы, нетривиальные сюжеты, как место религии среди мусульман, или более обычные — о том, как относиться к иноверной власти и как сосуществовать с ней. Необыкновенно интересно исследовать взаимодействие разных по культурному происхождению дискурсов, сосуществование разных нарративов в одном и том же тексте. Важны и тексты о мусульманах, созданные в русской культуре (в частности, их воздействие на представления мусульман о самих себе), — включая и взгляд имперских ученых и/или чиновников и военных, и знаменитых писателей, даже таких известных, как Лев Толстой.

В каких бизнес‑проектах сможет себя применить выпускник магистратуры?

В любых, в России и за рубежом. Можно заняться, например, индустрией продуктов халяль (или ее логистикой) или же книжным рынком грамотной популярной литературы об исламе на русском языке. Не говоря уже о совсем очевидных вещах, вроде необычных форм внутрироссийского туризма («Открываем мусульманские миры в России») или зарубежного, основанного на контактах со странами, скажем, в той же Центральной Азии или с Турцией. Вероятно, консультанты по проблемам межкультурных и межконфессиональных отношений со знанием их истории понадобятся в любых бизнеспроектах, расположенных в соответствующих регионах. Но тут я оставлю место фантазии наших студентов и выпускников.

Мусульманские миры в России