Несвятой отец революции
Автор сакральных текстов об Островском и Тургеневе, подвижник реальной критики, практически общественный святой. Таким долго выглядел Николай Добролюбов в массовом сознании. За идолом не был виден человек. Теперь он ясно различим. В серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга доцента школы филологии Алексея Вдовина «Добролюбов: разночинец между духом и плотью». Исследователь показал, как личные драмы в жизни знаменитого критика направляли развитие общественной мысли.
Между кумиром и недотепой
Фигура Добролюбова стала источником множества мифов. Николай Чернышевский сильно подретушировал биографию своего единомышленника, сделал из него рыцаря без страха и упрека. Владимир Набоков, напротив, создал карикатурное изображение обоих критиков в романе «Дар». А Иван Тургенев вообще называл Добролюбова «змеей очковой» за язвительность и сухость.
Но и добролюбовская агиография (житие святого), и карикатурное изображение (недотепа в наглухо застегнутом сюртуке – собрат Пети Трофимова из «Вишневого сада»), и тургеневская отповедь не вполне верны. В дневниках и стихотворениях, которые приводит Алексей Вдовин, Добролюбов раскрывается совсем иначе. В его жизни бушуют страсти, идет самобичевание, накаляются противоречия.
Такой Добролюбов, скорее, похож на тургеневского Базарова. Оба разночинцы, бунтари, лидеры, романтики, надломленные несоответствием идеалов и жизни. Оба – жертвы страстей. Оба рано умерли. Добролюбов прожил всего 25 лет (1836-1861). Болезни наложились одна на другую: диабет, болезнь почек, запущенный туберкулез. При этом он написал восемь томов статей и оставил о себе более чем вековую славу.
Другой собрат Добролюбова – конечно, «неистовый Виссарион» Белинский. Оба критика превратили литературную классику в «вид нравственной доктрины, своеобразный суррогат религии» (определение Петра Вайля и Александра Гениса). Белинский и Добролюбов анализировали произведения так, словно вели суд присяжных: взвешивали аргументы, мотивы, чтобы затем вынести вердикт, виновен персонаж или нет.
И все же лучше говорить о Добролюбове как таковом, без всяких аналогий. Исследователю удалось восстановить из приевшегося картонного образа живой объемный портрет Добролюбова. У него множество свойств: ученость, воля, язвительность, прекраснодушие, страстность. Пережитые критиком эмоции потом выливались в статьи – те самые, которые школьники обязаны были цитировать в сочинениях.
Донкихотство или донжуанство?
Многие современники Добролюбова были одержимы идеей спасти «падшую женщину» (эта идея так или иначе проявится в романе Раскольникова и Сонечки в «Преступлении и наказании» Достоевского). В этом виделось и общественное служение, и персональное донкихотство. Формы спасения варьировались: просто побеседовать, дать денег, выкупить из дома терпимости, жить вместе. И тут в жизни Добролюбова был целый сериал с Терезой Грюнвальд в главной роли. Переписка с этой девушкой долго замалчивалась в официальной биографии критика, поскольку шла вразрез с его имиджем аскета, Рахметова от литературной критики.
Чернышевский и Некрасов создали миф об отсутствии увлечений в жизни своего единомышленника. «Они настолько подчистили образ Добролюбова, исключив из него всю реальную физическую, сердечную жизнь, что там живого места не осталось», – говорит Алексей Вдовин. Некрасов в лакировке образа дошел до абсурда, полностью отказав Добролюбову в каких-либо слабостях:
Сознательно мирские наслажденья
Ты отвергал, ты чистоту хранил,
Ты жажде сердца не дал утоленья;
Как женщину, ты родину любил.
Однако дневник Добролюбова ставит под сомнение этот сакрализованный образ. «Итак, вот она начинается, жизнь-то. Вот время для разгула и власти страстей», – в предвкушении веселья писал критик.
Предтеча русского феминизма
Исследователи 1910-х годов реабилитировали любовь в жизни критика. И даже в 1930-е годы довольно смело рассуждали об «отце» реализма (именно Добролюбов применил это понятие к литературному направлению).
Зато в брежневскую эпоху образ критика стал застойно-идеальным. Был иконостас публицистов: Белинский, Добролюбов, Писарев. «Глянцевый образ Добролюбова проник даже в самые пыльные углы жизни советского человека, – отмечает Алексей Вдовин. – Он смотрел с портретов, из школьных учебников, из курсов истории ВКП (б), курсов истории марксизма, потому что он был объявлен предшественником марксизма».
Но даже у школьников возникало недоумение: откуда у этого святого такое знание женской натуры, такое погружение в гендерные вопросы? И такая желчь в адрес «чувствительных барышень» (в статье «Когда же придет настоящий день?» о повести Тургенева «Накануне»)?
Дело в том, что статья о Катерине из «Грозы» Островского («Луч света в темном царстве») создана по мотивам общения с Терезой. После таких бесед Добролюбов размышлял в дневнике о женской судьбе, мечтал о раскрепощении любви, освобождении «сердечной» жизни. Так литературный критик стал одним из влиятельных апологетов эмансипации, а Тереза невольно помогла обессмертить образ Катерины.
Не бедняк, не сухарь, не революционер
Итак, книга развенчивает много мифов о Добролюбове. Его отец вовсе не был бедным сельским священником. Наоборот, и приход, и семья жили в Нижнем Новгороде вполне благополучно. Среди соучеников Добролюбов чувствовал себя аристократом, держался отдельно.
Сухость и рационализм были свойственны Добролюбову лишь отчасти. Красноречиво отцовское назидание – «копи копейку» (точно так же отец наставлял Павлушу Чичикова в «Мертвых душах» Гоголя). Отец считал сына непрактичным, далеким от жизни. И действительно: какой прагматик напишет столько стихов – целый том?
Добролюбов – не совсем литературный критик, полагали некоторые исследователи. Скорее, он активист, общественник, который пользовался литературными текстами «как фотографиями… русской жизни, как предлогом для социальной проповеди» (слова Дмитрия Святополка-Мирского). Эстетические достоинства литературы Добролюбова не особенно интересовали, хотя он и называл себя «библиофагом» – пожирателем книг.
И, наконец, о революционности и большевизме Добролюбова. Критик считал себя социалистом, выступал за освобождение «униженных и оскорбленных» (женщин, крестьян и пр.), писал тираноборческие стихи (в духе Пушкина и Лермонтова). Резкость его статей отзовется и в ленинской публицистике. Но главное, Добролюбов – как мастер обобщения, как обладатель системного мышления (слова литературоведа-шестидесятника Юрия Буртина) – считал, что надо менять всю социальную структуру общества. Но, при всем своем бунтарстве, Добролюбов был не готов жертвовать страстями ради революции.
Парадокс любви и воли
За одним литературным произведением Добролюбов умел видеть всю российскую действительность целиком. «Что ни статья, то целая глыба – новая огромная тема, связанная с каким-то фундаментальным общественным явлением», – писал Юрий Буртин. Так, статья «Темное царство» о пьесах Островского – это исследование психологии общества, основанного на угнетении. Статья «Деревенская жизнь помещика в старые годы» (о творчестве Аксакова) – анализ влияния крепостного строя на сознание дворян.
Но в реальности такой системный подход был критику не свойствен. Добролюбов всю жизнь разрывался между идеалом и действительностью. В ранней юности страстно верил в бога (что отразилось в стихах), потом, почти в одночасье потеряв родителей, утратил веру. В любви тоже были большие надежды, которые не оправдались.
Как и многие люди его круга, он мечтал о романе с прекрасной дамой, имевшей безупречную репутацию. Но идеал был недостижим. Лакуну заполняли женщины попроще. Это был тягостный компромисс.
Донжуанский список Добролюбова невелик. «У него было три ярких романа с девушками. Эти романы длились максимум год и драматически заканчивались разрывом», – рассказывает Алексей Вдовин. Когда Добролюбов только познакомился с Терезой, он написал в дневнике «замечательную филиппику против тех, кто ругает проституток». «Их торг чем же подлее и ниже ну хоть нашего учительского торга?» – вопрошал критик.
Но в реальных отношениях эти передовые взгляды не всегда срабатывали. «Я обнаружил документы, в которых Добролюбов, пытаясь вырваться из лап парижской проститутки Эмилии, пишет ей оскорбительные слова, – говорит исследователь. – Мол, ты второсортна, твоя работа заключается в том, чтобы продавать свое тело, и ты никогда не выберешься из этой ямы».
Были и другие противоречия – например, «парадокс воли». «Знаменитые статьи – «Что такое обломовщина?» и «Когда же придет настоящий день?» – это манифесты, которые должны были заставить читателя пробудиться ото сна и начать заниматься важным делом: идти работать в сельскую крестьянскую школу, способствовать гласности и свободе слова, просвещать и проповедовать социальное равенство, – рассуждает Алексей Вдовин. – Но есть много дневниковых записей и писем друзьям, в которых Добролюбов сетует, что он сам себя иногда не может настроить, как наконец начать что-то делать».
Цельность личности так и осталась для Добролюбова лишь утопией.
Нерукотворный памятник
Показательно, что Чернышевский и Некрасов, свидетели этих противоречий в жизни своего единомышленника, подхватили и развили его идею цельности и рыцарского служению обществу. Так миф был подхвачен и растиражирован.
Сценарий своего «жития святого» и лексикон этого сакрального дискурса Добролюбов создал сам – в стихах. Когда Некрасов писал свое знаменитое стихотворение о непогрешимости друга («Памяти Добролюбова»), он воспользовался предложенной канвой и фразеологией. В стихах Добролюбов декларировал отречение от личного счастья ради «живого дела», укрощение страстей, аскезу.
Так критик сам сотворил собственный миф, который вполне успешно жил бы до сих пор, если бы не новые данные.
«Я довожу повествование до 1991 года, потому что последний всплеск интереса к Добролюбову был во время перестройки», – рассказывает Алексей Вдовин. Буртин, написавший тогда несколько статей о публицисте, считал, что «Добролюбов сейчас очень кстати, потому что его главным идеалом была демократия, которую не удалось воплотить тогда, а сейчас это можно и нужно наконец сделать». – Но история показывает, что все оказалось не так просто».
IQ
Автор исследования:
Вдовин Алексей Владимирович
Школа филологии: Доцент