Наталья Чалисова о «травке любви»: «пушок» как феномен красоты в персидских поэтических идеях

20 декабря 2017 г. на семинаре, проходящем под руководством гл.н.с. ИКВИА Натальи Чалисовой, руководитель семинара представила доклад о специфике описания красоты кумиров в персидской лирике.

В докладе общая проблема конфликта дискурсов и семантических трансформаций внутри внешне единого и незыблемого образного канона обсуждается на частном примере: речь идет о том, как персидские поэты на протяжении веков «изучали письмена пушка на странице лика кумира».

Описания отроческого пушка относятся к топике описания красоты, сформировавшейся в классической персидской поэзии. Эта топика легла в основу «дискурса красоты», получившего широкое распространение в сочинениях по философия, религии, этике, а в дальнейшем, в период становления модерности ‒ в журналистике и политической риторике. Базовый поэтический словарь оказался необычайно устойчивым; как «отец персидских поэтов» Рудаки описывал кумира в X в., так, на том же языке и в схожих образах, это делал тысячу лет спустя архитектор исламской революции имам Хомейни, автор лирического дивана, за 10 часов до смерти написавший газель о «грациозно ступающем кипарисе» и «свете Его лика», затмевающем солнце.

Язык восхваления красоты в персидской поэзии первоначально разрабатывался главным образом в поэмах и лирических вступлениях к панегирикам, где описывается красота прекрасных дев, и пушок (xaṭṭ, также «письмо, вязь, черта, линия») в ранних сарапа (портретах с головы до ног) как феномен красоты не упоминается. Далее, на протяжении X‒XIII вв. формируется газель как отдельная жанровая форма. В диваны крупных поэтов (Масʻуд Саʻд, Санаи, ʻАттар, Хакани, Руми, Саʻди) включаются газели с обращением к «мальчику», «гуляму», реже ‒ «христианскому отроку» (они ‒ šāhidān, свидетели «Божественной красоты»), и пушок занимает уже прочное место среди феноменов, о которых пишут поэты, именующие себя «гносеологами красоты» (ḥusn-šināsān).

На протяжении XII ‒ нач. XIV вв. накапливается огромное количество текстов, в которых воспет пушок, с ним происходят многочисленные поэтические события; образы, придуманные поэтами, образуют уже некую «пушок-наме», метатекст, историю, которую можно рассказать. И во второй половине XIV в. появляются два сочинения, в которых конвенции описаний пушка обобщаются и излагаются как истории ‒ филологическая и художественная.

Первую мы находим в одной из глав трактата Хасана б. Мухаммада Шарафа Рами «Собеседник влюбленных» (Anīs al-ʻuššāq, написан между 1356 и 1374 гг. и посвящен султану Увайса Джалайириду), а вторую ‒ в сочинении ʻУбайда Закани (ум. ок. 1370) «Книга о бороде» (Rīš-nāma, дата неизвестна; автор провел последние годы жизни при дворе того же султана ʻУвайса). Сопоставительное прочтение этих написанных почти одновременно текстов демонстрирует разительный «конфликт интерпретаций». Рами, именитый филолог, строит изложение на примерах из поэзии XI‒XIV вв., приводит списки популярных иносказаний для двух видов отроческого пушка (окружающего уста и обрамляющего лицо) и завершает рассуждение «на высокой суфийской ноте»: пушок ‒ это царский вензель на указе Дивана красоты и прелести, его красота внятна лишь тем, чье духовное зрение просветлено, а не замутнено пылью внешнего мира и мирских желаний (приведена цитата из Саʻди). Среди иллюстративных примеров филолог помещает всего один бейт на тему «исчезающей красоты» пушка и никак не акцентирует на ней внимания. Между тем, уже в стихах XIII в. (особенно ‒ у Саʻди) эта тема приобрела чрезвычайную популярность. Пушок не долго остается молодым и нежным, и отрок перестает быть объектом любования ‒ в этом смысле «отрастание и почернение пушка» является в газели семантическим изоморфом мотивов скоротечности весны, цветения, красоты и молодости. Драма почернения пушка и послужила сюжетной основой книги ʻУбайда Закани, поэта и прозаика, знаменитого как «серьезными» стихами, так и блестящими пародиями на классические жанры поэзии и прозы. «Книга о бороде» ‒ это остроумная и ироничная нарративизация мотив любовной газели. По сюжету, к поэту-влюбленному в ответ на его стоны является ночью страшное создание ‒ Риш ад-Дин Абу-л-Махасин (Борода веры, отец добрых дел (также ‒ «красот»; «бороды и усов»)); он пришел успокоить сердце, страдающее от жестокости возлюбленного. Риш сначала описывает себя (здесь приводятся те же иносказания, что у Рами, совпадает и один пример). Затем Риш объясняет, что он ‒ мститель и способен опозорить прекрасного тирана, что доказывается бейтами из стихов, в частности, великого шейха Саʻди.