Снарки существуют — и они вовсе не снарки!

Теоретик сравнительного исследования арабо-мусульманской мысли академик Андрей Смирнов предлагает обзор проблематики, ставшей предметом обсуждения на семинаре «Культуры Востока», проходящем под руководством гл.н.с. ИКВИА ВШЭ Натальи Чалисовой.

Уже после кончины Г.А. Ткаченко (1947–2000), одного из отцов-основателей семинара «Культура как способ смыслополагания», работавшего сначала в ИВ РАН, а затем в РГГУ, была опубликована его статья «Прощание с потенциальным текстом культуры». Я помню, как мы ее разбирали на одном из заседаний нашего семинара. «Потенциальный текст» — понятие, введенное В.Н. Романовым (1947–2013) для описания виртуальной множественности текстов культуры, которые та может порождать; его главная идея заключалась в том, что понятия, используемые культурой, связаны друг с другом не абы как, а «ожидают» одни другие с определенной вероятностью (как не вспомнить «математическое ожидание»?). Григорий Александрович в названной статье прощается с этим понятием — а заодно и с попыткой «просчитать» культуру, во всяком случае, просчитать ее потенциальный текст и выстроить из него тексты действительные. Хотя и не сказанное прямо, это легко вычитывается из изящного и, как всегда, блистательно написанного текста Ткаченко. Попытки поймать культуру за хвост — потенциального ли ее текста, габитуса ли ее носителей или еще как — он сравнивает с точной и выверенной уверенностью, которую охотники за снарком из бессмертной чудаческой поэмы Л. Кэролла питают в научно обоснованной классификации снарков и их свойств, что делает их поимку неизбежной. Мне представляется, что «поздний» Г.А. Ткаченко считал любую попытку научно «промерить» культуру таким же чудачеством, как и все предприятие охотников на снарка, хотя в свое время сделал очень многое для того, чтобы эта охота увенчалась успехом.

С тех пор прошло без малого два десятка лет. Призрачный снарк обрел свои очертания — и оказался вовсе не снарком. Но и не потенциальным текстом культуры, не габитусом ее носителей, не языком и не ландшафтом или климатом, предопределившим ее развитие. Загадочный снарк оказался прозаической, но не менее, чем снарк, загадочной вещью — логикой. Логикой культуры и логикой мышления. От исходной интуиции, которую можно представить образно или иллюстративно, попросту нарисовать или рассказать (что и делает сама культура в лице своих носителей), через субъект-предикатное склеивание, определяющее чувственное восприятие, язык и теоретическое мышление, к развернутым системам теоретического знания и, наконец, к воплощению всего этого логико-смыслового богатства в действительной жизни культур, в их строении и функционировании.  Субстанциально-атрибутивная, по удачному выражению Б. Рассела, европейская логика и логика, онтологизирующая не субстанции, а действия (=протекания, =процессы — то, что арабский язык выражает термином фи‘л).

Все это изложено, с максимально возможной для меня сегодня степенью аргументации и отсылки к эмпирическому материалу, в ряде текстов, которые служат основой для постановки вопроса и его обсуждения. В статье «О формализации умозаключения в процессуальной логике» показано, что доказательство в процессуальной логике имеет такую же неоспоримую силу, как и аристотелевский категорический силлогизм, хотя несовместимо с последним. Общее введение в логику субстанции и логику процесса — в статье «Шкатулка скупца, или почему мы верим в законы логики», которая служит введением к книге: Ибн Араби. Избранное. Т. 2. М., 2014 (2-е изд. 2015), С. 9–73, а погружение логики процесса в текст читатель найдет в моих комментариях к переводу в этой книге. Как работает логика процесса и логика субстанции в осмыслении одного и того же материала (арабского языка), показано в книге «Событие и вещи». М., 2017. И в других моих публикациях…

А.В.С.