Соположение разного

Карта мусульманских районов Российской империи

Elena I. Campbell - The Muslim Question and Russian Imperial Governance-Indiana University Press (2015)

Продолжаем разговор о научных проектах преподавателей и сотрудников, в основе которых заявлены постоянно действующие семинары. Можно ли уже подвести первые итоги? Какие научные проблемы выявлены и интеллектуально осмыслены? Изменилось ли осмысление действительности в результате работы семинара? И продвинулось ли развитие дисциплины в целом? Сегодня на наши вопросы отвечает руководитель проекта «Кросскультурные взаимодействия: мусульмане в России» Ольга Бессмертная:

Ольга Бессмертная, руководитель семинара и программы «Мусульманские миры в России (История и культура)»

Когда я услышала заданные нам вопросы, я скорее обрадовалась, чем удивилась. Мне и самой казалось, что вот-вот придет пора задать похожие вопросы участникам нашего семинара: не то, чтобы подвести итоги, пусть пока предварительные, но, скорее, осмыслить коллективно на этой промежуточной стадии (уже не в начале проекта, но еще и не на конечной остановке), что мы делаем – и делаем ли что-то коллективно, помимо обсуждений того или иного индивидуального доклада. И все же, заданные вопросы звучали, как мне показалось, несколько провокационно: разве можно ждать сегодня однозначного ответа на такие вопросы, предполагающие, как кажется, единоголосье в оценке изменений ни много — ни мало «осмысления действительности» (а в нашем случае, к тому же, действительности исторической) участниками пусть лишь одного (но в нашем случае междисциплинарного) проекта и одного семинара, да еще и в качестве прямого результата именно его работы?

Ведь мир совсем не упростился с тех пор, как 22 года назад М.А. Бойцов (вероятно, один из авторов, инициировавших эти вопросы) предположил, что уже тогда достижения историков прирастали «за счет добычи на-гора узко специализированных сведений, а не за счет разработки общих теорий», и что сообществу историков (да и гуманитариев вообще) предстояло распасться «на мелкие группы узких, но свое дело хорошо знающих и вовлеченных в международные связи профессионалов, правда, скучающих в обществе коллег, занимающихся иными темами» (Бойцов М.А. Вперед, к Геродоту! // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории –  1999. С. 34.).

Помня об этих сложностях и не ища однонаправленного «продвижения дисциплины», но все же надеясь на общее движение (или попросту «драйв») участников, я изначально предложила строить наш проект и семинар на принципах многоголосья и многоязычия. Задачи его были сформулированы как соположение разного в двух плоскостях: с одной стороны, в плоскости предметной, ­– соположение разных ситуаций и механизмов кросскультурных взаимодействий, связанных, преимущественно, с мусульманами на бывших и современных территориях России и ее соседей; с другой стороны, в плоскости интерпретационной –  соположение разных языков описания таких ситуаций, будь то различия дисциплинарные (у нас выступали историки, филологи, антропологи, социологи) или же различия в выборе подхода внутри одной дисциплины (госпожой тут оставалась все же история).

В силу того, что такие различия были заложены в принцип работы семинара, само их соположение, как мне представлялось, могло быть в результате нашей работы лишь предъявлено как своего рода палитра межкультурных ситуаций, их контекстов и способов описания, но вряд ли обобщено в единой рамке на каком-либо едином метаязыке.

Создание такой палитры кросскультурных взаимодействий (а мы черпали их из разных сфер: исследований нарративов и дискурсивных практик, конструирования идентичностей, практик собственно социальных и политических, вроде стратегий успеха) и их интерпретаций, даже попросту демонстрация разнообразия этих разнообразий и виделись целью (во всяком случае, предварительной) работы семинара.

Как и ожидалось, разброс позиций участников семинара, которых я попросила ответить на поставленные вопросы, был достаточно широк. Следует учесть, что семинар объединяет людей с очень разным профессиональным бэкграундом, и не только в том отношении, что в нем участвуют как весьма опытные, так и только начинающие исследователи и аспиранты. Среди сложившихся и выдающихся специалистов у нас есть люди, заинтересованные в осмыслении не только предмета, но и используемых подходов, исходящие из неразрывности того и другого, а есть такие, кто кажется более склонным к «методологическому нигилизму» (вероятно, унаследованному еще от времен постсоветского неприятия всего, что в таком восприятии называют «теорией»), либо же достигшие уже тех вершин, откуда наши скромные попытки осмысления изучаемых культурных и социальных взаимодействий предстают вполне тривиальными; есть радикальные социальные конструктивисты, а есть те, кто зовет себя убежденным позитивистом. Неожиданным и радостным для меня при таком различии взглядов оказалось то, что все участники обсуждения сочли семинар полезным (и лишь в одном случае – по принципу противоположности: «я еще раз убедился в том, что так не работаю»).

Назову три основных позитивных аспекта, отмеченных участниками:

1. Самое очевидное – это кумулятивный эффект от «добычи на-гора специализированных сведений», способов их анализа и ведения дискуссии в нашей предметной области.
   Так, доклад С.Н. Абашина об «узбекском деле», широко обсуждавшемся в СССР в конце 1980-х гг., был назван «мастер-классом» по описанию позднесоветской истории сообществ в Центральной Азии; доклад В.О. Бобровникова о советском таджикском «хадж-наме» (внешне сатирическом повествовании о путешествии автора в Мекку) стал примером вскрытия разных нарративных пластов текста; наш с А.В. Журавским совместный доклад о православном миссионере, притворившемся мусульманином, предлагал пути контекстуализации и исследования динамики «мусульманского вопроса» в канун падения Российской империи; доклад Д.А. Опарина о муллах на российском севере дал пример антропологического анализа современных мусульманских общин и их акторов, и т.д.
   Более того, как отметили И.Л. Алексеев и В.О. Бобровников, наше понимание самой кросскультурности расширилось: оно включило не только «простые», «бинарные» взаимодействия мусульманских «меньшинств» с иноверным (как правило, также и инокультурным) обществом и властью в России, но и взаимодействия представителей самих этих разнокультурных локальных обществ между собой и с представителями других мусульманских (и немусульманских) миров. Географический охват наших исследований кросскультурных процессов в мусульманских сообществах планируется расширить.
2. Практически все участники отметили значимость обсуждения используемых докладчиками аналитических подходов (преимущественно с конструктивистских позиций, с большим вниманием к дискурсивным практикам и используемым нарративам), – позволяющего оценивать применимость таких подходов к тем или иным конкретным исследованиям в собственной практике участника. Вообще, когда речь идет о мусульманских сюжетах, это не так тривиально, как может показаться со стороны: ведь, на взгляд С.Н. Абашина, «обычно ислам исключается и маргинализируется в российских дискуссиях как “другое”». Обсуждение же того, насколько аналитические подходы, разработанные в других областях знания, могут быть применимы и интегрированы в изучение мусульманских миров, и, наоборот, что может дать изучение мусульманских «периферий» российским/славистским/глобальным исследованиям, как говорит Сергей Николаевич, позволяет исследователям мусульманских обществ выйти из «узких региональных и тематических “резерваций” в более широкое поле осмысления». Тем самым можно надеяться и на некоторое преодоление отмечавшегося наблюдателями разрыва между русистами, работающими на «востоке», и исламоведами, помещающими свои исследования в России.
3. Важным оказалось также формирование «команды» (а вместе с ней, и дискуссионной площадки), отличающейся определенным стилем дискуссии и способов проблематизации сюжетов в изучаемой предметной области. Подчеркну, что при формировании такой команды мы в немалой степени стремимся к поддержанию семинарского стиля некоторых наших учителей (иной раз, вовсе не исламоведов), с характерными для них увлеченностью, концентрацией внимания на существе обсуждаемого вопроса и «критическим плюрализмом».

Однако наиболее существенными мне представляются наблюдения, напрямую свидетельствующие о нашем действительном приближении к поставленным целям. Тут наиболее восприимчивыми оказались – наряду с некоторыми зрелыми единомышленниками – младшие участники семинара, которые говорят (например, как Руслан Мамедов) отнюдь не только о важности для них тесного знакомства с исследованиями более опытных коллег и с предлагаемыми этими коллегами способами постановки вопросов. В частности, В.О. Бобровников отмечает, что семинар позволяет лучше понять многообразие практик (для него это, в особенности, нарративные и дискурсивные практики в области мусульманской агиографии и правового обычая нового и новейшего времени) в локальных культурах разных частей мусульманского мира; тем самым, удается лучше увидеть как границы, так и связи между этими частями.

Более того, сквозная линия «кросс-», или «транс-культурности», способствует контекстуализации конкретных ситуаций. Именно такая контекстуализация сквозь призму кросскультурности, похоже, оказывается стержневой линией, «нащупанной» в ходе наших обсуждений и вносящей в них определенную новизну, не сводящуюся к выходу из исламоведческих и им подобных «резерваций».

Антон Ихсанов отмечает: «Мне кажется, что этот семинар как раз и стремится большое внимание уделять контекстам (что служит, помимо прочего, рецептом от ориентализации изучаемого предмета. – О.Б.). Причем с самых разных сторон. Это не самое простое дело, контекстуализировать, исходя из развития дискурсивных практик, социальных институтов, циркуляции идей, государственной политики и т.п. На мой взгляд, в этой транс-культурности и заложена главная новизна. Показать мусульманские сообщества как калейдоскоп, калейдоскоп идей и практик, но существующий не сам по себе, а в сложном пересечении коммуникационных каналов и сетей, сравнивая, сопоставляя. Специфика в том, что мы смотрим на разные периоды, разные сообщества, стремясь восполнить доклады друг друга какими-то знаниями, — и таким образом складывается чуть иная картина, с бо́льшим количеством оттенков.»

Так что похоже, что некоторого «продвижения дисциплины» нам, вопреки моим первоначальным ожиданиям, все же удается достигнуть: «более широкое пространство осмысления» предстает, в итоге, как пространство «прекрестной» (croisée), или «переплетенной» (entangled) истории. Туда, вероятно, разными путями и движемся.

Публикацию подготовила Ирина Глущенко.