Дискуссия российских и польских лингвистов об изменениях в русском и польском языках
В Варшаве и Кракове состоялись встречи российских и польских лингвистов, посвящённые обсуждению изменений в русском и польском языках. Организатором встреч стал Центр польско-российского диалога и согласия.
На состоявшейся в Варшаве дискуссии «Хайп, штос, океюшки. О том, как меняется язык в Польше и в России» российскую сторону представил руководитель Научно-учебной лаборатории лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик Максим Кронгауз. О польском языке говорил известный польский лингвист, профессор Ежи Бральчик, а также доктор наук Яцек Василевский. Модератором дискуссии была польская лингвистка Катажина Сыска.
Максим Кронгауз и Ежи Бральчик также выступили в программе «Сумма технологий» на Радио Польша. Её ведущая, Ирина Завиша, поинтересовалась у гостей, какие языковые тенденции в обеих странах особенно заметны в последнее время. Ниже приведён текст интервью, опубликованный на сайте Радио Польша.
Ежи Бральчик: Говорить о языке и тенденциях всегда лучше в соотнесении с прошлым. Потому что лишь спустя некоторое время можно усмотреть, какие тенденции имеют место сейчас или имели, скажем, 50 лет назад. На язык влияет очень много факторов. В их числе преобразования в Польше, демократизация системы, открытие навстречу другим языкам, технологический прогресс - то есть, внешние факторы, ускорящие перемены в языке. И хотя польский язык всегда подвергался влиянию иностранных языков, то за последние 10 лет это влияние явно усилилось, особенно английского языка. Впрочем, эта тенденция весьма очевидня. Одним она нравится, другие считают, что она вредит польской речи. Появляются также другие явления, например, определенная технологизация языка. В связи с этим язык, который когда-то был всеобщим и относительно однородным, разделяется уже не по региональным принципам, как это бывало когда-то, а по критериям поколений и коммуникативной активности.
- А вот как на этот вопрос ответил профессор Максим Кронгауз:
Максим Кронгауз: Я как лингвист всё-таки стараюсь воспринимать то, что происходит с русским языком рационально, а не эмоционально поэтому радуюсь всему. Это не значит, что я употребляю некоторые слова, которые мне как носителю языка не очень приятны, но мне интересны все новые явления. Что касается новаций последнего времени, то меня интересует, прежде всего, речевой этикет. И это чрезвычайно интересно, как после разрушения советского речевого этикета или русского речевого этикета советского периода мы с большим трудом формируем речевой этике; как меняются ценности, в частности , соотношения ценностей устной и письменной речи. Для меня устная речь всегда была естественной, а письменная составляла проблему, так это был сложный и трудный творческий акт. А сегодня для молодых людей наоборот - написание короткого сообщения не составляет никакого труда, а вот позвонить по телефону гораздо труднее. То есть, в некотором смысле мир перевернулся, и мир языка тоже перевернулся. Я с интересом за этим наблюдаю, хотя не всегда чувствую себя комфортно.
- Профессор Бральчик согласен со своим российским коллегой по поводу письменной речи, которая расширяет свое пространство:
Ежи Бральчик: Ситуация, когда устная речь на какое-то время вытеснила из нашей жизни письменную, особенно с изобретением телефона и других средств коммуникации, сейчас меняется. Поскольку в телефоне есть возможность написания кратких сообщений, которые, как людям кажется, лучше передают наши эмоциональные состояния. А в интернете по-прежнему царствует письменная речь, хотя возможно, устная речь и письменная на каком-то этапе сравняются, и мы будем говорить с экраном, как в старой польской пословице «Говорил дед с картиной, а она с ним - ни разу». Поживем-увидим.
- Кроме того, профессор Бральчик отметил:
Ежи Бральчик: Люди, живущие в сфере интернета, а таких всё больше, оперируют зачастую техническим языком, используя техническую терминологию даже для описания откружающей действительности и жизненных ситуаций. Иначе говоря, виртуальная реальность приближается к неоднократно осмеянной как словосочетание «реальной действительности». Но это явление неизбежно, и не только в польском языке.Определенными тревожными сигналами являются: усиление агрессивности и ее демонстрация, стремление доказать свою правоту способами, граничащими с конфликтом. Поэтому поляки часто сетуют, что им всё сложнее договариваться друг с другом, и не только потому, что слова так сильно изменили свое значения, но из-за отсутствия воли к компромиссу. Есть еще много других тенденций - например, сокращение высказываний, продиктованное требованиями SMS, Twitter, или вообще молодежным темпом жизни.
- Вопрос к профессору Максиму Кронгаузу: Вы с сотрудниками выбрали самые популярные слова последних лет. Что же вознеслось на пик популярности в 2018 году ?
Максим Кронгауз: Выбирали не мы, а Оксфордский словарь, а мы просто перевели на русский, причем в словаре это было как прилагательное, а мы перевели как существительное. В 2017 году мне показалось, и тут я разошелся со многими экспертами, что самое яркое слово года «хайп», связанное с молодежной культурой, с рэп-культурой, показывающее новую культуру. А в том году я, как ни странном, согласился с Оксфордским словарем, только на материале русского. Еще до ноябрьского выбора английского «слова года» я на Фейсбуке спровоцировал летом дискуссию о слове «токсичный». Очень интересно, как психотерапевтическая лексика сегодня входит в русский язык, то есть, выходит из кабинетов, где использовалась психотерапевтом в беседе с пациентом, и становится публичной, громкой и порой даже агрессивной. Интересно, как в новом значении слово «токсичный» употребляется в русском языке.
- Вот речь шла о заимствованиях из английского языка. А почему так мало в мире заимствований из «великого и могучего» русского языка?
Максим Кронгауз: Я думаю, что это понятно. Русский язык действительно великий и могучий, и им остается, но мы менее великие и могуие. Мы сейчас живем в трансляции чужой культуры. Мы во многом впитываем то, что происходит вне нашей цивилизации, вне нашей страны, вне нашей культуры, и поэтому русский язык отражает эту слабость. Последнее такое заимствование в большие европейские языки, насколько мне известно, это было слово «малосоль», заимствованное французами от навзания продукта «малосольные огурцы». Значит, тут мы еще сильны, но тоже это не современное изобретение. А самые последние заимствования... лучше бы их не было, связаны с «Новичком». Но это такие разовые вещи, ярлыки, связанные с определенным событием. Так что мне кажется, мы здесь действительно уступаем сегодня пальму первенста, но мне кажется, что все языки примерно ведут себя одинаково. Сегодня английский язык, в отличии, скажем, от русского или польского, не является языком не какой-то одной нации - англичан или американцев, а это язык глобальной культуры, глобальной цивилизации. И все уступают этому прессу. Так что это, наверное, печально, но неизбежно.
- А как вы относитесь к урегулированию языка со стороны государства, к запретам на употребление тех или иных слов и выражений?, - спросила я профессора Бральчика.
Ежи Бральчик: Зачастую попытки нормировать язык, повлиять на него законодательно дают обратные результаты. Чем больше усилия ввести какие-то нормы, тем больше люди сопротивляются. Я не сторонник введения языковых норм «сверху». При этом мы должны стремиться к положительному отношению к людям и к языку, поскольку язык - это способ взаимопонимания.